О «ТЕРРОРИЗМЕ» БАНКОВ И ЕГО ВОЗДЕЙСТВИИ НА ОКРУЖАЮЩИЙ МИР
ПРЕДИСЛОВИЕ
(Экономическая функция банковской системы при империализме и при социализме)
ПРЕДИСЛОВИЕ
(Экономическая функция банковской системы при империализме и при социализме)
Владимир Рябов
О «ТЕРРОРИЗМЕ» БАНКОВ И ЕГО ВОЗДЕЙСТВИИ НА ОКРУЖАЮЩИЙ МИР
ПРЕДИСЛОВИЕ
(Экономическая функция банковской системы при империализме и при социализме)
Двадцать лет назад, принимая в Минске Большевистскую платформу в КПСС, приверженцы большевизма имели основание заявить, что человечеству свойственны мощные прорывы в своем развитии, в условиях, связанных с такими открытиями, каким было первоначальное применение и использование огня Таким порывом Прометея был назван сталинский период в развитии СССР, ставший периодом индустриального прорыва, потянувшего за собой революционное преобразование всего человечества.
Этапы становления экономической базы в период руководства страной Иосифом Виссарионовичем Сталиным потрясли до основания банковскую систему империализма тем, что частной форме присвоения, регулируемой банковской системой, противопоставили форму учета и контроля этих банков, приведшую к устранению частной формы присвоения результатов чужого труда. Для абсолютного большинства населения в СССР изменение деятельности банков выразилось политикой перевода части прибыли на понижение цен, за счет чего улучшалось жизненное положение подавляющего большинства жителей страны. Именно эта экономическая линия явились основой для создания Всесоюзной Коммунистической Парии Большевиков в ноябре 1991 года. Одним из направлений теоретической экономической работы для ВКПБ становилась работа Владимира Ильича Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма», характеризующая этапы становления мирового империализма на базе сращивания финансового и промышленного капитала. В период создания ВКПБ сращивание финансового и промышленного капитала на всем постсоветском пространстве ставились «на поток», после того, как партноменклатура приступила к прямой трансформации политической власти в капитал.
За двадцать лет изменения формы собственности мы имели возможность наблюдать уход в никуда партократии и приход во власть «чикагских мальчиков», резко заявивших о себе почти на всей территории постсоветского пространства. Эти «мальчики» быстро отправили на свалку романтичных рыночников от КПСС и показали на самом деле суть империалистического рынка. В итоге зазвучали не простые жалобы со стороны торгово-промышленных кругов на «терроризм» банков, как это было замечено еще столетие назад Лениным, когда он писал свой бессмертный труд «Империализм, как высшая стадия капитализма». Сама жизнь перешла в постоянно неустойчивый режим, характеризующийся диктатом банковской системы, выражающийся постоянным отсутствием денег на социальные нужды населения и на элементарное поддержание систем жизнеобеспечения в работоспособном состоянии.
Но что наиболее характерно из случившегося за это время, так это системный кризис капитализма, показавший полную неспособность финансовой системы Запада хоть как-то успешно продвигать развитие человечества к прогрессу. Пальма промышленного бума постепенно переходит к странам бывшего Третьего мира, куда империализм усиленно вывозил капитал, с целью получения прибыли на использовании самой дешевой рабочей силы. В то же время, эти страны получили новое название «развивающегося мира», и в своем развитии прогрессируют весьма стремительно.
Как стало известно, теперь уже Китай вышел на второе место в мире по ВВП. И именно в этих странах развивающегося мира зреет основная угроза финансовой системе Запада, поскольку чаще всего оттуда звучат призывы перейти на другую валюту в торговле нефтью. А это было бы равнозначно моментальному краху экономики США. Экономики, монополизировавшей долларами торговлю нефтью. Ибо всем остальным странам нужно для покупки нефти сначала обменять свои товары на доллары, после чего приобрести на доллары нужную продукцию на мировом рынке. А доллары в США без особых усилий производит печатный станок. Реальные же стимулы для развития смогли получить только те страны, где есть свои энергоресурсы.
Банковская система стран империализма, из вспомогательной операции по посредничеству в платежах, быстро превратилась в экономическую удавку по долговым обязательствам. А политическая обстановка в мире все больше напоминает предвоенное состояние начала ХХ века, подтолкнувшее Ленина к изучению империализма как системы. Поскольку «напряженная» работа мирового рынка невольно воспроизводит военные конфликты по заказу его хозяев, то сами хозяева мирового рынка тянуться к переделу мира с такой же необходимостью, с какой они бросили в горнило мировой войны миллионы людей. И всё для того, чтобы получить дополнительные миллионы прибыли. В итоге же, война для финансовых королей становится основным аргументом в решении проблем мирового рынка.
Может сложиться впечатление, что систему империализма создал сам рынок. Но Маркс и Ленин видели это по-другому. На замеченную Марксом концентрацию производства, Ленин устанавливает образование монополий на базе, на которую «указывают данные о паровых машинах и об электрических двигателях» (ПСС, т.27, с.310). То есть, процесс превращения капитализма в империализм обусловлен периодом перехода от паровой машины к машине электрической. Потому как выход электрической машины на эту экономическую базу на целый порядок ускорил повышение производительности труда.
Но каким образом столетие назад можно было вести подсчет показателя производительности труда?
На этот счет Ленин говорит: «В Америке, благодаря полной политической свободе, есть возможность подсчитывать все производство богатств в стране, делать статистический отчет производства лучше, чем где бы то ни было» (т.24, с.271). Поэтому свою статью «4000 рублей в год и 6-часовой рабочий день» он обозначает как «боевой клич американских сознательных рабочих». Суть этого «боевого клича» сводилась к тому, что «при громадных успехах производительности труда», «вопрос о социализме выдвигается на первую очередь». Почему вождь увидел социализм в этом движении «15 миллионов рабочих семей» в Америке? Он увидел социализм в следующем: “Американская статистика показала, что около половины всех рабочих заняты неполное рабочее время”, поскольку “страна необъятно богата уже теперь и она может сразу утроить свои богатства, утроить производительность своего общественного труда, обеспечивая этим всем рабочим семьям сносную, достойную разумного человеческого существа, высоту дохода и не чрезмерную длину рабочего дня, в 6 часов ежедневно”.
Общая тенденция сокращения рабочего дня в США свидетельствовала о передаче функции физического труда от человека к машине, что характерно было сравнивать с машинным производством при социализме, при котором должен произойти переход человека от физического труда к умственному, с возложением всего комплекса основной работы на плечи машин. Но на какой экономической базе такой переход мог осуществиться? И Ленин поясняет в той же статье: « В Америке в одной обрабатывающей промышленности сила машин определяется, в сумме взятая, в 18 миллионов паровых лошадиных сил. А в то же время исследование всех источников силы в виде падения воды показало, по отчету 14 марта 1912 года, что Америка может сразу, благодаря превращению силы падающей воды в электричество, получить еще 60 миллионов лошадиных сил!» (т.24. с.272).
В данном случае проблема понижения рабочего дня, затронутая Лениным, перекликалась с аналогичной темой в «Капитале» у Маркса, затронутой в части производительности труда. Тогда Маркс установил на примере двух фабрик в Принстоне, что повышение производительности труда у рабочих позволило им добиться сокращения рабочего дня на час. Условием для сокращения продолжительности рабочего дня послужило количество выпускаемой продукции, которое рабочие продолжали выпускать как при старой продолжительности работы, но при этом сокращалось количество сжигаемого угля для паровых машин в течение целого часа. Вот для капиталиста эта экономия затрат на каменном угле, которые он мог экономить в течение целого часа каждый день, и позволила провести сокращение рабочего дня на один час.
Для Ленина же такой анализ оказался возможным в тот период , когда заканчивался 1913 и начинался 1914 год. Человечество только входило в год, когда разразится мировая война и основной научный анализ, по большей части осуществляемый буржуазными экономистами, переключится на экономическую базу империализма. В результате на задний план отодвинуться как перспективы получения достойного заработка, так и возможности сокращать длину рабочего дня. Следующая возможность объяснения «превращения силы падающей воды в электричество» появится у Ленина только на исходе гражданской войны в России, в конце 1920 года, когда остро встанет вопрос восстановления разрушенного хозяйства. Причем азы этой экономики для широкого читателя представит в 1922 году ведущий экономист партии большевиков И.И.Скворцов-Степанов в своей книге «Электрификация РСФСР в связи с переходной фазой мирового хозяйства». И эта книга в то время займет в домах место Библии, будет использоваться для обучения жителей страны способам применения передовой техники и станет основным источником привлечения масс к созданию экономической базы электрификации в Советском Союзе. Базы, давшей мощный толчок как строительству социализма в СССР, так и положившей начало соревновательной обстановке на производстве и сельском хозяйстве. А всё это придало процессу индустриализации мощный толчок в наращивании производительности труда и вызвало ввод новых мощностей во всем мире.
Скворцов-Степанов «силу падающей воды» назовет «белым углем», поясняя, что это – источник гидравлической силы. На уровне планирования под этим источником силы стали понимать «топливо» для гидроэлектростанций. Почему так произошло? Вот что поясняет в этой части ведущий экономист: «И приходится ставить уже вопрос не только о «белом угле», но и о «зеленом», и о местных топливах, а в конце концов о топливе вообще, о широком регулировании в этой области. Вопрос о расширении прежних источников энергии по снабжению ею потребителей приходится ставить в полном объеме. К этому и сводится по существу вопрос об электрификации».
Надо сказать, что в последствии вопрос Скворцова-Степанова «о топливе вообще» сведут к понятию «условного топлива», упростив её до значения одной цифры теплотворной способности, чем усложнят понимание вопроса для школьной программы..
Трудность понимания ленинской электрификации приводит к тому, что ее пытаются выделить в отдельную отрасль и назначить ответственное лицо, с которого можно было бы спросить за всё. Только вот экономическая база электрификации является составной частью любой другой отрасли и впрямую зависит от производительности труда в каждой отрасли, поскольку работа как электрических машин, так и свет электрической лампочки, отражается затратами топлива на электростанции. И даже если таким источником энергии является гидроэлектростанция, на которой, казалось бы, вода используется бесплатно, в действительности в строительство плотины и самой станции вкачены такие капиталовложения, что цена силы падающей воды приравнивается к «белому углю». Хотя, по срокам окупаемости, такая электроэнергия обходится значительно дешевле.
Почему в подходах к проблемам развития и активной индустриализации в СССР разговор пошел об энергоресурсах? Это случилось потому, что, только контролируя потребление энергоресурсов, можно контролировать производительность труда. Без такого учета и контроля энергоресурсов это место занимают деньги. И разница будет в том, что в первом случае учета и контроля участвуют производительные силы, а, во втором, банковская система выполняет функции частной формы присвоения. Поэтому, когда Ленин касается системы банков империализма, то приводил выражения тех, кто знал их изнутри и анализировал деятельность с позиции “терроризма” банков.
В чем же на практике выражается «терроризм» банков? На практике он выражается тем, что ведущие конгломераты империализма монополизировали торговлю, в результате чего устранили основную конкуренцию на рынке, оставив для вида только её внешние проявления. За счет этого монополисты получили возможность производить дальнейшее поглощение своих конкурентов методом банкротства. А где не могли подобраться к конкурентам через банковскую систему, туда пробирались за счет ведения войн по дележу мира или за счет создания кризисов. И в том, и в другом случаях империалисты получали возможность ослаблять конкурентов до такой степени, что их собственность переходила крупным монополиям по существу бесплатно. Внешне такая политика больше напоминает поведение стервятников, которые выжидают полного ослабления жертвы, когда она начнет разлагаться, чтобы в это время её можно было спокойно проглотить.
Нынешний кризис во многом обнажил старые раны начала прошлого века, которые нанесла мировая империалистическая война. Банковские процессы, регулирующие обогащение одних стран и деградацию других, создавались на крови войн и горе населения. Эта тема лучше всего изложена у Ленина. У него же мы найдем разъяснение того, как уводилась из-под контроля широких масс ресурсная база целых государств, а в качестве метода воздействия использовались либо военные действия, либо кризисные явления. С тех пор ничего не изменилось. Нынешние военные действия НАТО и мировой кризис капитализма полностью соответствует этому поведению империализма, свидетельствующему не столько об отсутствии тормозов для наживы, сколько о желании почаще наступить на «те же грабли».
В создавшейся ситуации имеет смысл обратиться к роли банков в современной экономической политике. Но это можно сделать только на основе анализа, сделанного Лениным в своих трудах, чтобы определить те пружины, которые стремятся возвести эти учреждения во главу мирового развития. Внешне мы может видеть, как СМИ продолжают петь банкам «за здравие», в то время, когда необходимо уже грустить «за упокой». Тем более, что вождь мирового пролетариата и пролетарской революции отводил банковской системе основную роль учета и контроля в процессе производства. И очень важно ещё раз взглянуть на эту роль, чтобы определиться с тем, что можно противопоставить её «терроризму» теперь.
Часть 1
ИСТОКИ СОЗДАНИЯ БЕСПРЕДЕЛЬНОЙ ВЛАСТИ БАНКОВ
Основы формирования устоев империализма со времен анализа, сделанного вождем русской пролетарской революции, никто лучше обобщить и объяснить не смог. Читая эти выводы сегодня, создается впечатление, что погружаешься в современную российскую действительность, вернувшуюся из начала прошлого века. Что особо узнаваемо по разрушительным последствиям диктата финансового капитала.
«Капитализм перерос во всемирную систему колониального угнетения,- писал Ленин, - и финансового удушения горстью «передовых» стран
гигантского большинства населения земли. И дележ этой «добычи» происходит между 2 – 3 всемирно могущественными, вооруженными с ног до головы хищниками (Америка, Англия, Япония), которые втягивают в свою войну из-за дележа своей добычи всю землю» (т.27. с.305).
«Полвека тому назад, когда Маркс писал свой «Капитал», свободная конкуренция казалась подавляющему большинству экономистов «законом природы». Казенная наука пыталась убить посредством заговора молчания сочинение Маркса, доказавшего теоретическим и историческим анализом капитализма, что свободная конкуренция порождает концентрацию производства, а эта концентрация на известной ступени своего развития ведет к монополии. Теперь монополия стала фактом.» (т.27.с.314-315).
На какой базе формировался отрыв одних предприятий от других? Ленин отвечает на примере Германии так: «Менее чем одна сотая доля предприятий имеет более ¾ общего количества паровой и электрической силы! На долю 2,97 млн. мелких (до 5 наемных рабочих) предприятий, составляющих 91% всего числа предприятий, приходится всего 7% паровой и электрической силы! Десятки тысяч крупных предприятий – всё; миллионы мелких – ничто. …Денежный капитал и банки, как увидим, делают этот перевес горстки крупных предприятий еще более подавляющим и притом в самом буквальном значении слова, т.е. миллионы мелких, средних и даже части крупных «хозяев» оказываются на деле в полном порабощении у нескольких сотен миллионеров-финансистов.
…Отдельные предприятия становятся все крупнее; все большее число предприятий одной и той же или различных отраслей промышленности сплачиваются в гигантские предприятия, для которых полдюжины крупных берлинских банков служат опорой и руководителями.» (т.27, с.310-311, 313).
«Капитализм превратился в империализм.
Картели договариваются об условиях продажи, сроках платежа и пр. Они делят между собой области сбыта. Они определяют количество производимых продуктов. Они устанавливают цены. Они распределяют между отдельными предприятиями прибыль и т.д.
…Конкуренция превращается в монополию. Получается гигантский прогресс обобществления производства. В части обобществления и процесс технических изобретений и усовершенствований.
…Производство становится общественным, но присвоение остается частным. Общественные средства производства остаются частной собственностью небольшого числа лиц. Общие рамки формально производимой свободной конкуренции остаются, и гнет немногих монополистов над остальным населением становится во сто раз тяжелее, ощутительнее, невыносимее.
…Перед нами уже не конкуренционная борьба мелких и крупных, технически отсталых и технически передовых предприятий. Перед нами – удушение монополистами тех, кто не подчиняется монополии, ее гнету, ее произволу» (т.27. с.317, 320, 321)
В создании своей работы Ленин опирается еще и на буржуазных экономистов, которые в тот период даже более критичны к монополистическим нововведениям, чем социал-демократы II Интернационала, сгруппировавшиеся в большинстве своем возле лидера оппортунизма К.Каутского. Поэтому нельзя не обратить внимание на высказывание экономиста Кестнера, приведенное в работе вождя.
«Даже в области чисто хозяйственной деятельности, - пишет Кестнер, - происходит известная передвижка от торговой деятельности в прежнем смысле к организаторски-спекулятивной. Наибольшим успехом пользуется не купец, умеющий на основании своего технического и торгового опыта лучше всего определить потребности покупателей, найти и так сказать «открыть» спрос, остающийся в скрытом состоянии, а спекулятивный гений (?!), умеющий наперед усчитать или хотя бы только почуять организационное развитие, возможность известных связей между отдельными предприятиями и банками…». И Ленин добавляет: «В переводе на человеческий язык это значит: развитие капитализма дошло до того, что, хотя товарное производство по-прежнему «царит» и считается основой всего хозяйства, но на деле оно уже подорвано, и главные прибыли достаются «гениям» финансовых проделок. В основе этих проделок и мошенничеств лежит обобществление производства, но гигантский прогресс человечества, доработавшегося до этого обобществления, идет на пользу… спекулянтам» (т.27. с.322).
«Приведем еще один пример хозяйничанья картелей. Там, где можно захватить в свои руки все или главные источники сырья, возникновение картелей и образование монополий особенно легко. …В цементной промышленности сырой материал имеется всюду. Но и эта промышленность сильно картелирована в Германии. Заводы объединились в порайонные синдикаты: южногерманский, рейнсковестфальский и т.д. Цены установлены монопольные: 230 – 280 марок за вагон при себестоимости в 180 марок! Предприятия дают 12 – 16% дивиденда, причем не надо забывать, что «гении» современной спекуляции умеют направлять в свои карманы большие суммы прибылей помимо того, что распределяется как дивиденд. …Монополии пролагают себе дорогу всюду и всяческими способами, начиная от «скромного» платежа отступного и кончая американским «применением» динамита к конкуренту. …Привилегированное положение, в котором оказывается наиболее картелированная так называемая тяжелая индустрия, особенно уголь и железо, приводят в остальных отраслях промышленности «к еще более острому отсутствию планомерности», как признается Ейдэльс, автор одной из лучших работ об «отношении немецких крупных банков к промышленности»» (т.27. с.323-324).
Здесь очень важно отметить понятие «особенно уголь и железо», поскольку в начале ХХ века ведущим энергоресурсом еще оставался каменный уголь, а железо отождествляло собой чугун, сталь и другие металлы. Теперь на мировом рынке лидирует нефть в качестве основного энергоресурса, и металлы. Поэтому изменившееся сочетание - «особенно нефть и металлы» - представляет из себя те «голубые фишки», которые приняли на себя «материнское» значение для всего, что приводит в движение мировой рынок. Ибо возле «материнского» лидерства рождается всё «дочернее» и «внучатое», воздействием на которое разворачивается борьба мировых конгломератов за лидерство, приводящее к реальной власти. И именно топливо, прежде всего нефть, оказывается на первом месте, поскольку с размеров обладания топливом можно определить получаемые объемы основного товара, металлов. В конечном счете, с «материнского» лона, сочетавшего в себе, сначала «уголь и железо», а теперь «нефть и металлы», начинается рождение. Сначала появляются «дочки», потом «внучки», от которых по всей цепочке разворачивается выпуск всей продукции и получаемой прибыли с нее. Но в этих взаимосвязях и переплетениях возникает сложная тема рисков для приложения капитала.
Вот что пишет на данную тему Ленин, ссылаясь на буржуазного экономиста Лифмана: ««Чем развитее народное хозяйство, - пишет Лифман, беспардонный защитник капитализма, - тем более обращается оно к более рискованным или заграничным предприятиям, к таким, которые требуют продолжительного времени для своего развития, или, наконец, к таким, которые имеют только местное значение». Увеличение рискованности связано в конце концов с гигантским увеличением капитала, который, так сказать, льется через край, течет за границу и т.д. А вместе с тем усиленно быстрый рост техники несет с собой все больше элементов несоответствия между различными сторонами народного хозяйства, хаотичности, кризисов. «Вероятно, - вынужден признать тот же Лифман, - человечеству предстоят в недалеком будущем снова крупные перевороты в области техники, которые проявят свое действие и на народнохозяйственную организацию»… электричество, воздухоплавание… «Обыкновенно и по общему правилу в такие времена коренных экономических изменений развивается сильная спекуляция…»» (т.27. с.324-325).
Было бы наивно полагать, что кризисы капитализма являются несчастьем для ведущих монополий империализма. И это уже тогда было замечено: «А кризисы – всякого рода, экономические чаще всего, но не одни только экономические – в свою очередь в громадных размерах усиливают тенденцию к концентрации и к монополии. Вот чрезвычайно поучительное рассуждение Ейдэльса о значении кризиса 1900 года, кризиса, сыгравшего, как мы знаем, роль поворотного пункта в истории новейших монополий: «…кризис 1900 года в несравненно большей степени привел к промышленной концентрации, чем кризис 1873 года: этот последний создал также известный отбор лучших предприятий, но при тогдашнем уровне техники этот отбор не мог привести к монополии предприятий, сумевших победоносно выйти из кризиса. Именно такой длительной монополией, и притом в высшей степени, обладают гигантские предприятия железоделательной и электрической промышленности благодаря их очень сложной технике, их далеко проведенной организации, мощи их капитала, а затем в меньшей степени и предприятия машиностроительной, известных отраслей металлургической промышленности, путей сообщения и пр.» (т.27, с. 325).
Между тем, буржуазные экономисты вполне отчетливо видели в народнохозяйственом экономическом механизме лидерство силы пара, электричества и железа, поэтому занимали критическую позицию по отношению к банкам, роль которых неслыханно возросла и они стали управлять всем.
Ленин так это характеризует: «По мере развития банковского дела и концентрации его в немногих учреждениях, банки перерастают из скромной роли посредников ве всесильных монополистов, распоряжающихся почти всем денежным капиталом всей совокупности капиталистов и мелких хозяев, а также большей частью средств производства и источников сырья в данной стране и в целом ряде стран. Это превращение многочисленных скромных посредников в горстку монополистов составляет один из основных процессов перерастания капитализма в капиталистический империализм, и поэтому на концентрации банковского дела нам надо в первую голову остановиться. …с концентрацией капитала и ростом оборотов банков изменяется коренным образом их значение. Из разрозненных капиталистов складывается один коллективный капиталист. Ведя текущий счет для нескольких капиталистов, банк исполняет как будто бы чисто техническую, исключительно подсобную операцию. А когда эта операция вырастает до гигантских размеров, то оказывается, что горстка монополистов подчиняет себе торгово-промышленные операции всего капиталистического общества, получая возможность – через банковские связи, через текущие счета и другие финансовые операции – сначала точно узнавать состояние дел у отдельных капиталистов, затем контролировать их, влиять на них посредством расширения или сужения, облегчения или затруднения кредита, и наконец всецело определять их судьбу, определять их доходность, лишать их кредита или давать возможность быстро и в громадных размерах увеличивать их капитал и т.п.» (т.27, с.326, 330).
Складывающийся перекос в сторону усиления роли банков и отсутствие какого бы то ни было контроля за их деятельностью со стороны общества, привели к таким перекосам в жизни человечества, смысл которых сегодня можно найти только в труде «Империализм, как высшая стадия капитализма». Поэтому на нескольких характеристиках взлета отдельных банков над всей системой империализма и их методах работы стоит остановиться:
««Банки создают в общественном масштабе форму, но именно только форму, общего счетоводства и общего распределения средств производства», - писал Маркс полвека тому назад в «Капитале». Приведенные нами данные о росте банковского капитала, об увеличении числа контор и отделений крупных банков, числа их счетов и пр. показывают нам конкретно это «общее счетоводство» всего класса капиталистов и даже не только капиталистов, ибо банки собирают, хотя бы на время, всяческие денежные доходы, и мелких хозяйчиков, и служащих, и ничтожного верхнего слоя рабочих. «Общее распределение средств производства» – вот что растет, с формальной стороны дела, из современных банков, в числе которых, какие-нибудь три – шесть крупнейших банков во Франции, шесть – восемь в Германии, распоряжаются миллиардами и миллиардами. Но по содержанию своему это распределение средств производства совсем не «общее», а частное, т.е. сообразованное с интересами крупного – и в первую голову крупнейшего, монополистического – капитала, действующего в таких условиях, когда масса населения живет впроголодь, когда все развитие земледелия безнадежно отстает от развития промышленности, а в промышленности «тяжелая индустрия» берет дань со всех остальных ее отраслей.» (т. 27, с.332-333).
«Смена старого капитализма, с господством свободной конкуренции, новым капитализмом, с господством монополии, выражается, между прочим, в падении значения биржи. «Биржа давно перестала быть, - пишет журнал «Банк», - необходимым посредником обращения, каким она была раньше, когда банки не могли еще размещать большей части фондовых ценностей среди своих клиентов».
««Всякий банк есть биржа» – это современное изречение заключает в себе тем больше правды, чем крупнее банк, чем больше успехов делает концентрация в банковском деле» (с.334).
Отрыв производства от ресурсной базы и перевод его учета на финансовую базу «успешнее» всего вскрыл апологет государственно-монополистического капитализма, набравшийся первоначального политического опыта в среде оппортунистов II Интернационала, Р.Гильфердинг. Ленин так комментирует его вывод: «Все возрастающая часть промышленного капитала, - пишет Гильфердинг, - не принадлежит тем промышленникам, которые его применяют. Распоряжение над капиталом они получают лишь при посредстве банка, который представляет по отношению к ним собственников этого капитала(с.343). С другой стороны и банку все возрастающую часть своих капиталов приходится закреплять в промышленности. Благодаря этому он в постоянно в возрастающей мере становится промышленным капиталистом. Такой банковский капитал, - следовательно, капитал в денежной форме, - который таким способом в действительности превращен в промышленный капитал, я называю финансовым капиталом». «Финансовый капитал: капитал, находящийся в распоряжении банков и применяемый промышленниками». На что Ленин дополнительно указывает: «…на рост концентрации производства и капитала в такой сильной степени, когда концентрация приводит и привела к монополии» (с.343).
То, как работает, т.е. участвует в деле, финансовый капитал, Ленин показывает уже на примере другого автора: ««Во главу угла следует поставить ту «систему участий», о которой несколько слов уже было сказано выше. Вот как описывает суть дела едва ли не раньше других обративший на нее внимание немецкий экономист Гейман:
«Руководитель контролирует основное общество («общество-мать» буквально); оно в свою очередь господствует над зависимыми от него обществами («обществами-дочерьми»), эти последние – над «обществами внуками» и т.д. Таким образом можно, владея не слишком большим капиталом, господствовать над гигантскими областями производства. В самом деле, если обладания 50% капитала всегда бывает достаточно для контроля над акционерным обществом, то руководителю надо обладать лишь 1 миллионом, чтобы иметь возможность контролировать 8 миллионов капитала у «обществ-внуков». А если этот «переплет» идет дальше, то с 1 миллионом можно контролировать 16 миллионов, 32 миллиона и т.д.».
На самом деле опыт показывает, что достаточно владеть 40% акций, чтобы распоряжаться делами акционерного общества, ибо известная часть раздробленных, мелких акционеров не имеет на практике никакой возможности принимать участие в общих собраниях и т.д. «Демократизация» владения акциями, от которой буржуазные софисты и оппортунистические «тоже-социал-демократы» ожидают (или уверяют, что ожидают) «демократизации капитала», усиления роли и значения мелкого производства и т.п., на деле есть один из способов усиления мощи финансовой олигархии» (с.345).
«Но «система участий» не только служит к гигантскому увеличению власти монополистов, она кроме того позволяет безнаказанно обделывать какие угодно темные и грязные дела и обирать публику, ибо руководители «общества-матери» формально, по закону, не отвечает за «общество-дочь», которое считается «самостоятельным» и через которое можно все «провести». Вот пример, заимствованный нами из майской книжки немецкого журнала «Банк» за 1914 год:
«…типичный пример эквилибристики с балансами, самый обычный в акционерных обществах, объясняет нам, почему правления акционерных обществ с гораздо более легким сердцем берутся за рискованные дела, чем частные предприниматели. Новейшая техника составления балансов не только дает нам возможность скрывать рискованные дела от среднего акционера, но и позволяет главным заинтересованным лицам сваливать с себя ответственность посредством своевременной продажи акций в случае неудачи эксперимента, тогда как частный предприниматель отвечает своей шкурой за все, что он делает…
Балансы многих акционерных обществ похожи на те известные из эпохи средних веков палимпсесты, на которых надо было сначала стереть написанное, чтобы открыть стоящие под ним знаки, дающие действительное содержание рукописи» (палимпсесты – пергамент, на котором основная рукопись затерта и по затертому написано другое).
«Самое простое и поэтому всего чаще употребляемое средство делать балансы непроницаемыми состоит в том, чтобы разделить единое предприятие на несколько частей посредством учреждения «обществ-дочерей» или посредством присоединения таковых. Выгоды этой системы с точки зрения различных целей – законных и незаконных – до того очевидны, что в настоящее время прямо-таки исключением являются крупные общества, которые бы не приняли этой системы» (с.347).
«Как пример крупнейшего и монополистического общества, - продолжает Ленин, - самым широким образом прибегающего к этой системе, автор (из журнала «Банк») называет знаменитое «Всеобщее общество электричества» (A.E.G., о нем у нас будет еще речь ниже). В 1912 году считали, что это общество участвует в 175 – 200 обществах, господствуя, разумеется над ними и охватывая, в целом, капитал около 1½ миллиарда марок.
Всякие правила контроля, публикации балансов, выработки определенной схемы для них, учреждения надзора и т.п., чем занимают внимание публики благонамеренные – т.е. имеющие благое намерение защищать и прикрашивать капитализм – профессора и чиновники, не могут тут иметь никакого значения. Ибо частная собственность священна, и никому нельзя запретить покупать, продавать, обменивать акции, закладывать их и т.д.» (с.347 – 348).
Итак, в начале ХХ века начался процесс образования монополий, а капитализм переходит в стадию империализма. И как мы уже рассмотрели, толчком к образованию трестов, синдикатов и картелей послужило объединение экономических интересов на базе угля и железа, позволившее прийти на производство электродвигателю. Электродвигатель, начавший оттеснять паровую машину, во много раз увеличил производительность труда. Вместе с тем электродвигатель стал только передаточным звеном в цепи увеличения производительности труда. Центром притяжения всей промышленности стали электростанции, которые приводили в движение приводной ремень всех предприятий. Именно электростанции стали вытеснять трудоемкий паровой привод, централизовав возле себя множество всевозможных предприятий и учреждений. Дальнейшее увеличение производительности труда экономически должно было развиваться по исходя из себестоимости получаемой энергии, в которой ведущим показателем стали затраты топлива на выработку электроэнергии.
В «Обществе электрического света Санет-Петербурга» трудились Глеб Максимилианович Кржижановский и Леонид Борисович Красин, которые первыми в России поняли значение себестоимости продукта на электростанциях. С ними вплотную сотрудничал экономист и переводчик «Капитала» Маркса на русский язык Иван Иванович Скворцов (выпускавший свои публикации под псевдонимом «Степанов»). Из научной среды с Кржижановским поддерживал связи Владимир Иванович Вернадский. Под руководством Вернадского в 1908-1910 годах начнутся целенаправленные работы по изучению радиоактивности, что позволит ему уже к 1922 году возглавить работы по овладению атомной энергией. Результаты их научной деятельности выходили на Владимира Ильича Ленина и получали анализ в революционной теории рабочего класса. Именно этот анализ давал возможность Ленину говорить о количестве лошадиных сил в производственном процессе и позволял отодвигать на второй план количестве денег, вложенных в процесс производства буржуазией.
Почему так?
Проще всего перевести повествование в наше время и сравнить производственный процесс тогда с бытовым использованием техники сегодня. Потому что за использованием мощностей в известное количество лошадиных сил стоит количество расходуемого топлива, приводящее тепловой двигатель в движение. Скажем, покупая автомобиль, будущий владелец в большей части интересуется его мощностью и количеством потребляемого топлива на 100 километров пробега. Ибо в процессе практического использования автомобиля основные затраты из собственного бюджета будут связаны с затратами на топливо. То же самое можно сказать о приобретении бытового прибора, который рассматривается с характеристики используемой мощности, но за экономической составляющей которого будет уже вырастать объем используемого топлива на электростанции, который предстоит компенсировать при оплате тарифов за электроэнергию. А вот что касается самих банков, то они с времен Ленина не были заинтересованы в характеристиках снижения расхода топлива, потому как увеличение тарифов за электроснабжение или повышение оплаты за бензин увеличивало их доходы. Отчего осмысление необходимости снижения затрат на топливо происходило выражалось через либо с борьбыу за понижение рабочего дня, либо за применение машин и приборов, даже на бытовом уровне, диктует приводящих к необходимость снижения затрат на топливо.снижения затрат при снижения затрат приисходили латы за бензин увелич ивало истиках снижения расхода топлива, потом
Почему вопрос будущего в энергетике сподвижники Ленина и он сам видели за рабочим классом? Это будущее вытекало из того хищнического отношения капитализма, которое сначала выразилось в колониальной политике, а затем захватило в свои объятия и электрификацию. Электрификацию владельцы крупных банков приспособили в качестве основного концентратора капитала. В то же время широкие возможности электрической машины позволяли через централизацию производства поставить прогресс на службу всему человечеству. Т.е. на практике концентрация финансового капитала в руках крупных монополистов, заинтересованных в получении наиболее высокой прибыли в собственных интересах, подменяла её централизацию в широких интересах. Но обсуждая тему банков, можно сказать, что на деле «банковать» справедливо мог только рабочий класс, используя для этого критерии электрификации, через стоимость затрат топлива в себестоимости выработки электроэнергии. Но в реальности рабочий класс был очень слаб и не способен противостоять напору банкиров. И это сторону дела мы еще увидим в анализе Ленина.
В начале ХХ века перевод промышленных механизмов с парового привода на электрический позволил на целый порядок увеличить потоки товарной массы. Электростанции стали вытеснять из производства трудоемкий уголь, заменяя его более экономичными нефтепродуктами. Лидирующее положение в среде ведущих монополий мира стали занимать энергетические компании, типа AEG в Германии. Но и их развитие подпадает под власть банков. Банки также концентрируют финансовый капитал возле ведущих монополий, становясь при этом сами монополистами, решающими вопросы финансирования для промышленных предприятий. Банки же научились быстро вычислять слабые звенья в череде «обществ-матерей» и «дочерних» предприятий, ведя слабых к банкротству и последующей перепродаже их, со значительной прибылью для себя.
Процесс формирования монополий вызвал начало процесса передела мира в пользу ведущих империалистических держав. На передний рубеж борьбы опять же выплывали интересы основных империалистических хищников, вцепившихся в ресурсную базу слабых государств и, прежде всего, в энергоресурсы и металлы. Единственным противовесом политике банков могли выступить нефтяные монополии, но общие финансовые интересы вынуждали тех и других сглаживать противоречия. Между тем в «Отдельных записях за 1912-1916гг.» Ленин замечает, с идущими рядом «Углем и железом» и «Электрическим трестом», параллель с «Производством и ценой нефти в Америке», где вычисляет цену барреля нефти в 61 цент, что позволяет ему установить цену нефти в России стоимостью в 1 рубль 22 копейки (т.28., с. 714-715). Учитывая то обстоятельство, что в начале ХХ века ещё не существовало монополии доллара на торговлю нефтью, можно соотнести уровни производительности труда в США и России как два к одному.
Если мы теперь перенесемся в наше время и посмотрим на то, по какой схеме произошло вливание постсоветских республик бывшего СССР в мировой рынок, то увидим ту же модель создания монополий. Государства, имеющие свои энергоресурсы, а это кроме России еще Азербайджан, Казахстан и Туркменистан, - спокойно вошли на ведущие финансовые биржи и стали под контроль западных банковских систем, называемых «мировым рынком». Но для успешной «раскрутки» «материнской» фирмы требуются металлы, ресурсная база которых не у всех имеется, но которые можно приобрести за доллары. Поэтому, вырученные от продажи нефти и газа доллары было позволительно направить на приобретение металлов. Но тогда требовался крупный банк, какой взялся бы все это кредитовать, при условии, что доллары будут сразу истрачены на закупку металлов… Вот и получается, что остальные республики, кроме России, были вынуждены пристраиваться, не столько «дочками», сколько «внучками», уже к «дочкам» и «внучкам» ведущих мировых конгломератов. На практике это вынудило республики без энергоресурсов и металлов прибегать по большей части к продаже своей дешевой рабочей силы в те регионы, где энергоресурсы и металлы уже раскрутили экономический маховик и централизовали его на энергетическую основу. Ибо только с раскрутки экономического маховика нефти и металлов появляется возможность вести кредитование некоторых отраслей, например, строительства, за счет образования «дочерних» и «внучатых» фирм и фирмочек.
Впрочем, Россия не смогла заявить о себе единой материнской структурой империализма, типа AEG в Германии, хотя новорожденные империалисты для этого имели всю ресурсную базу, денежную базу из рублей, позволяющую на территории России приобретать любой товар, и кадры второй по значению страны мира. Капиталистическая гора настроений в России родила «мышь», во всем повторив традиции зависимого положения трестов начала ХХ века, которые сумели сформироваться в царские времена. Подноготная империалистической структуры за это столетие не изменилась ни на йоту.
Во второй части мы рассмотрим действие финансового капитала накануне Первой мировой войны. В то время капитализм в России действовал так же бесшабашно, как и теперь. При огромном обилии ресурсной базы, обеспечивающей монополистическое доминирование промышленности и экономики на значительной части мирового пространства, современный российский капиталист с упорством столыпинского помещика лезет продавать Западу и Востоку свое зерно, уводя туда же нефть, газ и металлы. В результате самой российской экономике никакого серьезного кредитования не оказывается, и сама Россия вынуждена закупать себе основную массу пропитания, не говоря уже о технике, которую на основе ресурсной базы должна производить сама. Традицию российского помещика, со времен XIX века вывозящего свои деньги во Францию и Европу, не смогли изменить ни отмена крепостничества, ни отречение от престола царя. Развитие эпохи империализма не сумело изменить взгляды российского капиталиста, всё также остающегося с кругозором помещика, ибо он также упорно гонит капиталы на Запад, в то время как сами развитые страны Запада вывозят капитал в страны слабые.
В такой обстановке для российского бизнеса остается незамеченным вывод лидера ВКПБ о невозможности разорвать собственность разрушенного ими СССР. Кому из новоявленных банкиров было интересно мнение Нины Александровны Андреевой о том, что научно организованную форму производства нельзя разорвать анархичным методом «терроризма» банков, заключающимся в жажде получения постоянной прибыли. Российский бизнес не только не способен организовать хоть какое-то расширенное воспроизводство (не беря, конечно, всерьёз увеличивающиеся размеры «трубы» и её протяженность на Запад), вызывающее хоть какое-то уважение, но этот бизнес элементарно повторяет действия своих предшественников периода Первой мировой войны. Тут, как говорится, либо цари боятся мощного централизованного руководства ресурсной базой в стране, либо они в качестве пленников выполняют чей-то заказ со стороны.
Поэтому, обращаемся снова к Ленину…
Часть 2.
ФИНАНСОВЫЙ КАПИТАЛ И НАЧАЛО ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
На волне промышленного бума в начале 1914 года широкую публикацию приобретают материалы с анализом финансовой деятельности ведущих монополистов международного империализма, названия которых также часто повторяются теперь, как и тогда. Только разница в том, что тогда публикуемые материалы по финансам располагали таким объемом цифр, о котором нынешние авторы по анализу бизнеса предпочитают помалкивать. В начале ХХ века размеры вкладываемого капитала и зависимость его от источников финансирования показывали способность основных участников мировой войны принимать самостоятельные решения.
На тот период положение дел в банковской системе России лучше всех представил в публикациях немецкий мелкобуржуазный экономист Е.Агад. Его анализ положения дел Ленин и использовал в своей работе:
«О том, каких размеров «система участия» достигла в русских крупных банках, можно судить по данным, сообщенным Е.Агадом, который 15 лет служил чиновником русско-китайского банка и в мае 1914 г. опубликовал сочинение под не совсем точным заглавием «Крупные банки и всемирный рынок». Автор делит крупные русские банки на две основные группы:
а) работающие при «системе участий» и б) «независимые», произвольно понимая, однако, под «независимостью» независимость от заграничных банков; первую группу автор делит на три подгруппы: 1) немецкое участие;
2) английской и 3) французское, имея в виду «участие» и господство крупнейших заграничных банков соответствующей национальности. Капиталы банков автор делит на «продуктивно» помещенные (в торговлю и промышленность) и «спекулятивно» помещенные (в биржевые и финансовые операции), полагая, со свойственной ему мелкобуржуазно-реформистской точки зрения, будто можно при сохранении капитализма отделить первый вид помощи от второго и устранить второй вид.
По этим данным, из почти 4-х миллиардов рублей, составляющих «работающий» капитал крупных банков, свыше ¾ , более 3-х миллиардов, приходится на долю банков, которые представляют из себя, в сущности, «общества-дочери» заграничных банков, в первую голову парижских (знаменитое банковское трио: «Парижский союз»; «Парижский и Нидерландский»; «Генеральное общество») и берлинских (особенно «Немецкий» и «Учетное общество»). Два крупнейших русских банка, «Русский» («Русский банк для внешней торговли» и «Международный («СПБ. Международный торговый банк») повысили свои капиталы с 1906 по 1912 год с 44 до 98 млн. руб., а резервы с 15 до 39 млн., «работая на ¾ немецкими капиталами»; первый банк принадлежит к «концерну» берлинского «Немецкого банка», второй – берлинского «Учетного общества». Добрый Агад глубоко возмущается тем, что берлинские банки имеют в своих руках большинство акций и что поэтому русские акционеры бессильны. И разумеется, страна, вывозящая капитал, снимает сливки: например, берлинский «Немецкий банк», вводя в Берлине акции Сибирского торгового банка, продержал их год у себя в портфеле, а затем продал по курсу 193 за 100, т.е. почти вдвое, «заработав» около 6 млн. рублей барыша, который Гильфердинг назвал «учредительным барышом».
Всю «мощь» петербургских крупнейших банков автор определяет в 8235 миллионов рублей, почти 8¼ миллиардов, причем «участие», а вернее господство, заграничных банков он распределяет так: французские банки – 55%; английские – 10%; немецкие – 35%. Из этой суммы, 8235 миллионов, функционирующего капитала – 3687 миллионов, т.е. свыше 40% приходится, по расчету автора, на синдикаты: Продуголь, Продамет, синдикаты в нефтяной, металлургической и цементной промышленности. Следовательно, слияние банковского и промышленного капитала, в связи с образованием капиталистических монополий, сделало в России громадные шаги вперед.
Финансовый капитал, концентрированный в немногих руках и пользующийся фактической монополией, берет громадную и все возрастающую прибыль от учредительства, от выпуска фондовых бумаг, от государственных займов и т.п., закрепляя господство финансовой олигархии, облагая все общество данью монополистам.»(ПСС, т.27, с.348-350).
«Во Франции господство «финансовой олигархии» («Против финансовой олигархии во Франции» – заглавие известной книги Лизиса, вышедшей пятым изданием в 1908 г.) приняло лишь немного измененную форму. Четыре крупнейших банка пользуются не относительной, а «абсолютной монополией» при выпуске ценных бумаг. Фактически, это – «трест крупных банков». И монополия обеспечивает монопольные прибыли от эмиссий. При займах страна занимающая получает обыкновенно не более 90% всей суммы; 10% достается банкам и другим посредникам. Прибыль банков от русско-китайского займа в 400 млн. франков составила 8%, от русского (1904) в 800 млн. – 10%, от мароккского (1904) в 62 ½ млн – 18 ¾%. Капитализм, начавший свое развитие с мелкого ростовщического капитала, кончает свое развитие гигантским ростовщическим капиталом. «Французы – ростовщики Европы», – говорит Лизис.» (т.27. с.351).
Здесь мы подошли к ключевому моменту «работы» монополий империализма по выпуску эмиссионного обеспечения. Это и есть тот станок, на котором печатают деньги с целью покрытия банкнотной эмиссии. На бумаге под эмиссионным обеспечением указывается фонд, состоящий из золота, других драгоценным металлов и прочих ценностей. На деле же, особенно в условиях неразменных банкнот, наступающих в периоды кризиса капитализма, эмиссионное обеспечение перестает опираться на металлический золотой запас, а основной упор делается на государственные бумаги (ценные бумаги). Цена, по которой выпускаются ценные бумаги, в отличие от их номинальной стоимости, является «эмиссионным курсом ценных бумаг». Этот «курс ценных бумаг» позволяет акциям для акционерных обществ выпускаться выше номинала, что обеспечивает заемщикам и банкам – учредительскую прибыль. Эмиссия ценных бумаг как раз и является важнейшим средством концентрации денежного капитала в руках акционерных обществ. Она обеспечивается банками и служит для них особенно прибыльной операцией.
Суть получения такой прибыли состоит в том, что ведущие банки, располагающие такой лицензией, сами производят эмиссию ценных бумаг путем осуществления подписки на выпускаемые ценные бумаги, на которые сами же банки выступают первыми покупателями и самостоятельными подписчиками выпускаемых бумаг. После чего банки размещают ценные бумаги в виде публичной подписки по твердому курсу, путем аукциона, непосредственного введения на биржу и продажи биржевым маклером или путем постепенной продажи клиентуре. Для совместной эмиссии ценных бумаг крупные банки образуют как внутри отдельных стран, так и в международном масштабе консорциумы, являющихся объединением ряда банковских монополий. И в таких случаях акции выпускают по курсу выше номинала. Разница между выпускным курсом и номиналом составляет учредительскую прибыль.
Вот такую «учредительскую прибыль» Ленин и показывает на примере Франции, беря тот пример из книги Лизиаса, где даются цифры этой прибыли банков от 8% до 18 ¾ %.
Эмиссия ценных бумаг подвержена циклическим колебаниям. Так, в периоды экономических кризисов выпуск частных ценных бумаг резко сокращается, а выпуск государственных бумаг увеличивается. Поэтому эмиссия ценных бумаг на иностранных денежных рынках является одной из основных форм вывоза капитала. Ибо огромные размеры эмиссии являются свидетельством отделения собственности на капитал от его функционирования как капитала. В результате вывоза капитала увеличивается слой рантье и возрастают настроения паразитизма. На основе эмиссии ценных бумаг происходит тот процесс, который впрямую свидетельствует о гниении капитализма.
Ленин так говорит о «работе» ценных бумаг:
«Исключительно высокая прибыльность выпуска ценных бумаг, как одной из главных операций финансового капитала, играет очень важную роль в развитии и упрочнении финансовой олигархии. «Внутри страны нет ни одного гешефта, который бы давал хотя приблизительно столь высокую прибыль, как посредничество при выпуске иностранных займов», – говорит немецкий журнал «Банк».
«Нет ни одной банковской операции, которая бы приносила такую высокую прибыль, как эмиссионное дело».
…Если во время промышленного подъема необъятно велики прибыли финансового капитала, то во время упадка гибнут мелкие и непрочные предприятия, а крупные банки «участвуют» в скупке их задешево или в прибыльных «оздоровлениях» и «реорганизациях». …Кстати сказать, – добавляет Гильфердинг, – все эти оздоровления и реорганизации имеют двоякое значение для банков: во-первых, как прибыльная операция, и во-вторых, как удобный случай для того, чтобы поставить такие нуждающиеся общества в зависимость от себя». (т.27, с.352-353).
«Капитализму вообще свойственно,– продолжает анализировать Ленин,– отделение собственности на капитал от приложения капитала к производству, отделение денежного капитала от промышленного, или производительного, отделение рантье, живущего только доходами с денежного капитала, от предпринимателя и всех непосредственно участвующих в распоряжении капиталом лиц. Империализм или господство финансового капитала есть та высшая ступень капитализма, когда это отделение достигает громадных размеров. Преобладание финансового капитала над всеми остальными формами капитала означает господствующее положение рантье и финансовой олигархии, означает выделение немногих государств, обладающих финансовой «мощью», из всех остальных. В каких размерах идет этот процесс, об этом можно судить по данным статистики эмиссий, т.е. выпуска всякого рода ценных бумаг» (с.356-357).
В определении «мощи» финансового капитала на тот период Ленин обращается к выводу французского буржуазного экономиста-статистика Альфреда Неймарка:
«Общую сумму ценных бумаг в мире в 1910 г. Неймарк определяет приблизительно в 815 миллиардов франков. Вычитая, приблизительно, повторения, он уменьшает эту сумму до 575 – 600 миллиардов.
(Из таблицы с суммой ценных бумаг в 1910 году Россия занимала 5-е место с 31 млд., на первом месте Англия – 142 млд., на втором США – 132, на третьем Франция – 110 млд, и на четвертом Германия – 95 млд.).
По этим данным сразу видно, как резко выделяются четыре наиболее богатые капиталистические страны, владеющие приблизительно от 100 до 150 миллиардов франков ценных бумаг. Из этих четырех стран две – самые старые и, как увидим, наиболее богатые колониями капиталистические страны: Англия и Франция; другие две – передовые капиталистические страны по быстроте развития и по степени распространения капиталистических монополий в производстве – Соединенные Штаты и Германия. Вместе эти 4 страны имеют 479 миллиардов франков, т.е. почти 80% всемирного финансового капитала. Почти весь остальной мир, так или иначе, играет роль должника и данника этих стран – международных банкиров, этих четырех «столпов» всемирного финансового капитала.» (с. 358).
И дальше Ленин переходит к анализу вывоза капитала, ставшему своеобразной паутиной долговых обязательств, накинутых этой четверкой передовых капиталистических государств на весь остальной мир.
«Для старого капитализма, с полным господством свободной конкуренции, типичен был вывоз товаров. Для новейшего капитализма, с господством монополий, типичен стал вывоз капитала.
…На пороге ХХ века мы видим образование иного рода монополий: во-первых, монополистических союзов капиталистов во всех странах развитого капитализма; во-вторых, монополистического положения немногих богатейших стран, в которых накопление капитала достигло гигантских размеров. Возник громадный «избыток капитала» в передовых странах.
Разумеется, если бы капитализм мог развить земледелие, которое теперь повсюду страшно отстало от промышленности, если бы он мог поднять жизненный уровень масс населения, которое повсюду остается, несмотря на головокружительный технический прогресс, полуголодным и нищенским, – тогда об избытке капитала не могло бы быть и речи. И такой «довод» сплошь да рядом выдвигается мелкобуржуазными критиками капитализма. Но тогда капитализм не был бы капитализмом, ибо и неравномерность развития и полуголодный уровень жизни масс есть коренные, неизбежные условия и предпосылки этого способа производства. Пока капитализм остается капитализмом, избыток капитала обращается не на повышение уровня жизни масс в данной стране, ибо это было бы понижением прибыли капиталистов, а на повышение прибыли путем вывоза капитала за границу, в отсталые страны. В этих отсталых странах прибыль обычно высока, ибо капиталов мало, цена земли сравнительно невелика, заработная плата низка, сырые материалы дешевы. Возможность вывоза капитала создается тем, что ряд отсталых стран втянут уже в оборот мирового капитализма, проведены или начаты главные линии железных дорог, обеспечены элементарные условия развития промышленности и т.д., необходимость вывоза капитала создается тем, что в немногих странах капитализм «перезрел», и капиталу недостает (при условии неразвитости земледелия и нищеты масс) поприщ «прибыльного» помещения.
…В Англии на первое место выдвигаются ее колониальные владения, которые очень велики и в Америке (например, Канада), не говоря уже об Азии и пр. Гигантский вывоз капитала теснее всего связан здесь с гигантскими колониями, о значении которых для империализма мы еще будем говорить дальше. Иное дело во Франции. Здесь заграничный капитал помещен главным образом в Европе и прежде всего в России (не менее 10 миллиардов франков), причем преимущественно это – ссудный капитал, государственные займы, а не капитал, вкладываемый в промышленные предприятия. В отличие от английского, колониального, империализма, французский можно назвать ростовщическим империализмом.
…Финансовый капитал создал эпоху монополий. А монополии всюду несут с собой монополистические начала: использование «связей» для выгодной сделки становится на место конкуренции на открытом рынке.
…Страны, вывозящие капитал, поделили мир между собою, в переносном смысле слова. Но финансовый капитал привел к прямому разделу мира».
(с. 359-362, 364).
«Монополистические союзы капиталистов, картели, синдикаты, тресты делят между собой прежде всего внутренний рынок, захватывая производство данной страны в свое, более или менее полное, обладание. Но внутренний рынок, при капитализме, неизбежно связан с внешним. Капитализм давно создал всемирный рынок. И по мере того, как рос вывоз капитала и расширялись всячески заграничные и колониальные связи и «сферы влияния» крупнейших монополистических союзов, дело «естественно» подходило к всемирному соглашению между ними, к образованию международных картелей.
…Электрическая промышленность – самая типичная для новейших успехов техники, для капитализма конца ХIХ и начала ХХ века. И всего более развивалась она в двух наиболее передовых из новых капиталистических стран, Соединенных Штатах и Германии. В Германии на рост концентрации в этой области особо сильное влияние оказал кризис 1900 года. Банки, к тому времени достаточно уже сросшиеся с промышленностью, в высшей степени ускорили и углубили во время этого кризиса гибель сравнительно мелких предприятий, их поглощение крупными. «Банки, – пишет Ейдэльс, – отнимали руку помощи как раз у тех предприятий, которые всего более нуждались в ней, вызывая этим сначала бешеный подъем, а потом безнадежный крах тех обществ, которые были недостаточно тесно связаны с ними».
В результате концентрация после 1900 года пошла вперед гигантскими шагами. До 1900 года было восемь или семь «групп» в электрической промышленности, причем каждая состояла из нескольких обществ (всего их было 28) и за каждой стояло от 2 до 11 банков. К 1908 -–1912 гг. все эти группы слились в две или одну.
…Знаменитое AEG (Всеобщее общество электричества), выросшее таким образом, господствует над 175-200 обществ. …Еще в 1904 г. считали, что капиталы, вложенные немецкой электрической промышленностью за границей, составляли 233 миллиона марок, из них 62 млн. в России. Нечего и говорить, что «Всеобщее общество электричества» представляет из себя гигантское «комбинированное» предприятие с производством – число одних только фабрикационных обществ у него равняется 16 – самых различных продуктов, от кабелей и изоляторов до автомобилей и летательных аппаратов.
…И вот в 1907 году между американским и германским трестом заключен договор о дележе мира. Конкуренция устраняется. «Вс. Эл. К°» (GEC) «получает» Соединенные Штаты и Канаду; «Вс. об-ву эл.» (AEG) «достается» Германия, Австрия, Россия, Голландия, Дания Швейцария, Турция, Балканы. Особые – разумеется , тайные – договоры заключены относительно «обществ-дочерей», проникающих в новые отрасли промышленности и в «новые», формально еще не поделенные, страны, установлен взаимный обмен изобретениями и опытами.
Понятно само собою, насколько затруднена конкуренция против этого, фактически единого, всемирного треста, который распоряжается капиталом в несколько миллиардов и имеет свои «отделения», представительства, агентуры, связи и т.д. во всех концах мира. Но раздел мира между двумя сильными трестами, конечно, не исключает передела, если отношения силы – вследствие неравномерности развития, войн, крахов и т.п. – изменятся.
Поучительный пример попытки такого передела, борьбы за передел, представляет керосиновая промышленность.
«Керосиновый рынок мира, – писал Ейдэльс в 1905 году, – и теперь еще поделен между двумя крупными финансовыми группами: американским «Керосиновым трестом» (Standart Oil C-y) Рокфеллера и хозяевами русской бакинской нефти, Ротшильдом и Нобелем. Обе группы стоят в тесной связи между собою, но их монопольному положению угрожают, в течение вот уже нескольких лет, пятеро врагов»: 1) истощение американских источников нефти; 2) конкуренционная фирма Манташева в Баку; 3) источники нефти в Австрии и 4) в Румынии; 5) заокеанские источники нефти, особенно в голландских колониях (богатейшие фирмы Самюэля и Шелля, связанные также с английским капиталом). Три последние ряда предприятий связаны с немецкими крупными банками, с крупнейшим «Немецким банком» во главе. Эти банки самостоятельно и планомерно развивали керосиновую промышленность, например, в Румынии, чтобы иметь «свою» точку опоры. В румынской керосиновой промышленности считали в 1907 году иностранных капиталов на 185 млн. франков, в том числе немецких 74 млн.
Началась борьба, которую в экономической литературе так и называют борьбой за «дележ мира». С одной стороны, «Керосиновый трест» Рокфеллера, желая захватить все, основал «общество-дочь» в самой Голландии, скупая нефтяные источники в Голландской Индии и желая таким образом нанести удар своему главному врагу: голландско-английскому тресту «Шелля». С другой стороны, «Немецкий банк» и другие берлинские банки стремились «отстоять» «себе» Румынию и объединить ее с Россией против Рокфеллера. Этот последний обладал капиталом неизмеримо более крупным и превосходной организацией транспорта и доставки керосина потребителям. Борьба должна была кончиться и кончилась в 1907 году полным поражением «Немецкого банка», которому оставалось одно из двух: либо ликвидировать с миллионными потерями свои «керосиновые интересы», либо подчиниться. Выбрали последнее и заключили очень невыгодный для «Немецкого банка» договор с «Керосиновым трестом». По этому договору, «Немецкий банк» обязался «не предпринимать ничего к невыгоде американских интересов», причем было, однако, предусмотрено, что договор теряет силу, если в Германии пройдет закон о государственной монополии на керосин.
…Берлинский журнал «Банк» писал по этому поводу, что бороться с «Керосиновым трестом» Германия могла бы лишь вводя монополию электрического тока и превращая водяную силу в дешевое электричество. Но, - добавлял он, - «электрическая монополия придет тогда, когда она понадобится производителям; именно тогда, когда будет стоять перед дверьми следующий крупный крах в электрической промышленности и когда те гигантские, дорогие электрические станции, которые строятся теперь повсюду частными «концернами» электрической промышленности и для которых эти «концерны» теперь уже получают известные отдельные монополии от городов, государств и пр., будут не в состоянии работать с прибылью. Тогда придется пустить в ход водяные силы; но их нельзя будет превращать на государственный счет в дешевое электричество, их придется опять-таки передавать «частной монополии, контролируемой государством», потому что частная промышленность уже заключила ряд сделок и выговорила себе крупные вознаграждения… Так было с монополией кали, то есть с керосиновой монополией, так будет с монополией электричества. Пора бы нашим государственным социалистам, дающим себя ослепить красивым принципом, понять наконец, что в Германии монополии никогда не преследовали такой цели и не вели к такому результату, чтобы приносить выгоды потребителям или хотя бы предоставлять государству часть предпринимательской прибыли, а служили только к тому, чтобы оздоровлять на государственный счет частную промышленность, дошедшую почти до банкротства». (с. 364-370).
Читая это выражение из берлинского журнала «Банк» за 1912 год, создается впечатление, что в текст как-то проникла фраза из книги Скворцова-Степанова «Электрификация РСФСР в связи с переходной фазой мирового хозяйства», выпущенной только через десять лет после такого анализа буржуазных экономистов. Но в реальности же можно только удивиться тому уровню статистики, которая присутствовала в общественной жизни того времени. Российские экономисты Кржижановский и Красин на этом поле исследований были явно не в одиночестве. И к тому же полный «обет молчания» империалисты еще не успели наложить на уста своих подчиненных. Ленин на этот счет в своей работе по анализу империализма говорит:
«Такие ценные признания вынуждены делать буржуазные экономисты Германии. Мы видим здесь наглядно, как частные и государственные монополии переплетаются воедино в эпоху финансового капитала, как и те и другие на деле являются лишь отдельными звеньями империалистической борьбы между крупнейшими монополистами за дележ мира.» (с. 370).
«…Международные картели показывают, до какой степени выросли теперь капиталистические монополии и из-за чего идет борьба между союзами капиталистов. Это последнее обстоятельство есть самое важное; только оно выясняет нам историко-экономический смысл происходящего, ибо форма борьбы может меняться и меняется постоянно в зависимости от различных, сравнительно частных и временных, причин, но сущность борьбы, ее классовое содержание прямо-таки не может измениться, пока существуют классы.
…Капиталисты делят мир не по своей особой злобности, а потому, что достигнутая ступень концентрации заставляет становиться на этот путь для получения прибыли; при этом делят они его «по капиталу», «по силе» – иного способа дележа не может быть в системе товарного производства и капитализма.
…Эпоха новейшего капитализма показывает нам, что между союзами капиталистов складываются известные отношения на почве экономического раздела мира, а рядом с этим, в связи с этим между политическими союзами, государствами, складываются известные отношения на почве территориального раздела мира, борьбы за колонии, «борьбы за хозяйственную территорию» (с. 372-373).
«Колониальная политика и империализм существовали и до новейшей ступени капитализма и даже до капитализма. Рим, основанный на рабстве, вел колониальную политику и осуществлял империализм. Но «общие» рассуждения об империализме, забывающие или отодвигающие на задний план коренную разницу общественно-экономических формаций, превращаются неизбежно в пустейшие банальности или бахвальство, вроде сравнения «великого Рима с великой Британией».
…Основной особенностью новейшего капитализма является господство монополистических союзов крупнейших предпринимателей. Такие монополии всего прочнее, когда захватываются в одни руки все источники сырых материалов, и мы видели, с каким рвением международные союзы капиталистов направляют свои усилия на то, чтобы вырвать у противника всякую возможность конкуренции, чтобы скупить, например, железорудные земли или нефтяные источники и т.п.
…Свободный рынок все более отходит в область прошлого, монополистические синдикаты и тресты с каждым днем урезывают его, а «простое» улучшение условий сельского хозяйства сводится к улучшению положения масс, к повышению заработной платы и уменьшению прибыли. Где же, кроме как в фантазии сладеньких реформистов, существуют тресты, способные заботиться о положении масс вместо завоевания колоний?
…Интересы вывоза капитала равным образом толкают к завоеванию колоний, ибо на колониальном рынке легче (а иногда единственно только и возможно) монополистическими путями устранить конкурента, обеспечить себе поставку, закрепить соответствующие «связи» и пр.
Внешнеэкономическая надстройка, выросшая на основе финансового капитала, его политика, его идеология усиливают стремление к колониальным завоеваниям. «Финансовый капитал хочет не свободы, а господства», справедливо говорит Гильфердинг» (с.379-382).
Далее Ленин показывает как «финансовый капитал и соответствующая ему международная политика, которая сводится к борьбе великих держав за экономический и политический раздел мира, создает целый ряд переходных форм государственной зависимости». Он обращается к примеру такой зависимости, уже тогда принимавшего очертания «пятой колонны», представленному профессором политической экономии Фрейбургского университета Герхартом Шульце-Геверницем:
«Южная Америка, а особенно Аргентина, – пишет Шульце-Геверниц в своем сочинении о британском империализме, – находится в такой финансовой зависимости от Лондона, что ее следует назвать почти что английской торговой колонией. …Нетрудно себе представить, какие крепкие связи получает в силу этого финансовый капитал – и его верный «друг», дипломатия – Англии с буржуазией Аргентины, с руководящими кругами всей ее экономической и политической жизни.» (с. 383).
И далее Ленин поднимает вопрос производительных сил в процессе:
«Быстрее всего растет капитализм в колониях и в заокеанских странах. Среди них появляются новые империалистические державы (Япония). Борьба всемирных империализмов обостряется. Растет дань, которую берет финансовый капитал с особенно прибыльных колониальных и заокеанских предприятий. При разделе этой «добычи» исключительно высокая доля попадает в руки стран, не всегда занимающих первое место по быстроте развития производительных сил. …Спрашивается, на почве капитализма какое могло быть иное средство, кроме войны, для устранения несоответствия между развитием производительных сил и накоплением капитала, с одной стороны, – разделом колоний и «сфер влияния» для финансового капитала, с другой?» (с.395-396).
Ответ на этот вопрос лежит в плоскости паразитизма, свойственного империализму. И Ленин это анализирует так:
«Как мы видели, самая глубокая экономическая основа империализма есть монополия. Это – монополия капиталистическая, т.е. выросшая из капитализма и находящаяся в общей обстановке капитализма, товарного производства, конкуренции, в постоянном и безысходном противоречии с этой общей обстановкой. Но тем не менее, как и всякая монополия, она порождает неизбежно стремление к застою и загниванию. Поскольку устанавливаются, хотя бы на время монопольные цены, поскольку исчезают до известной степени побудительные причины к техническому, а следовательно, и ко всякому другому прогрессу, движению вперед; поскольку является далее экономическая возможность искусственно задерживать технический прогресс.
…Отсюда – необычный рост класса или, вернее, слоя рантье, т.е. лиц, живущих «стрижкой купонов», – лиц, совершенно отделенных от участия в каком бы то ни было предприятии, - лиц, профессией которых является праздность. Вывоз капитала, одна из самых существенных экономических основ империализма, еще более усиливает эту полнейшую оторванность от производства слоя рантье, налагает отпечаток паразитизма на всю страну, живущую эксплуатацией труда нескольких заокеанских стран и колоний»
(с.396-398).
Концентрацию капитала в монополию в начале ХХ века и централизацию технической политики в рамках финансовой олигархии, ведущий экономист большевизма И.И.Скворцов-Степанов объяснял так:
«Капитал ищет избавления от обостряющейся классовой борьбы. Он обращается к давно испытанному, можно сказать классическому способу, к тому способу, который лежит в основе всего технического прогресса капиталистической эпохи: к увеличению постоянного капитала, в особенности основной его части, вкладываемой в сооружения, предназначенные на многие годы и даже десятилетия, за счет переменного капитала, т.е. той части всего капитала, которая расходуется на оплату рабочих.
…Рабочая сила становится слишком дорогим товаром. Поэтому везде, где только имеется малейшая возможность, рабочего необходимо заменить механическим двигателем. Значит, следует всеми силами увеличить те количества энергии, которыми до сих пор располагало производство, и открыть новые источники её получения. Всё современное хозяйство необходимо перестроить на энергетический лад, сделать его энергетическим хозяйством, таким, где «работают» главным образом машины, а человек выполняет только те операции, в которых его невозможно заменить механизмом, и, следовательно, в сущности ограничиться управлением машиною и контролем за её действиями.
Уменьшая потребность в рабочей силе, электрификация обещает капиталу сломить возрастающую требовательность рабочих не только в областях, связанных с получением энергии, – например, в разработке угля, – но и в других сферах производства: в земледелии, в металлургической, в химической промышленности и т.д. Значит, она обещает сломить не отдельные группы рабочих, а рабочий класс в целом».
Скворцов-Степанов говорит об электрификации в рамках капиталистического производства, выросшего из концентрации производства на основе централизации собственности угля и железа в узких интересах монополистов. Причем, электрификация в рамках треста или синдиката уже предпринимала попытки избавления от классовой борьбы, за счет вытеснения рабочего машиной.
Планы империализма по вытеснению рабочего машиной находят у Ленина подтверждение в попытке трестов и синдикатов заменить отечественного рабочего наемной силой в слаборазвитых странах, путем вывоза туда капитала, что оборачивается в ведущих странах капитализма усилением тяги к ростовщичеству и, как следствие, расту слоя рантье. И вся эта публика из ростовщиков и рантье, живущая «стрижкой купонов», совершенно отделена от производства и живет за счет политики денежной централизации все и вся. При этом разрушение промышленного потенциала, за счет кризиса или ведения военных действия, открывает для этой публики возможности скупки за бесценок ослабленного катастрофой производства, чтобы вскоре продать его на более выгодных условиях. Словом, вся эта «группа поддержки» империализма, состоящая из ростовщиков и рантье, во всём копирует стервятников, терпеливо выжидающих прекращения сопротивления своей жертвы.
В третьей части мы рассмотрим возможности перехода от всесилия империалистических банков к учету и контролю банковской системы на основе электрификации всей страны.
Часть 3.
ВСЕСИЛИЕ БАНКОВ ВЕДЕТ К КРИЗИСАМ И ВОЙНАМ, УЧЕТ И КОНТРОЛЬ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ БАНКОВ ВЕДЕТ К ЭЛЕКТРИФИКАЦИИ ВСЕЙ СТРАНЫ
Эпоха империализма задала высокий темп индустриализации в Соединенных Штатах Америки. При этих темпах Европа стала резко сдавать свои позиции на мировой арене.
В работе «О лозунге Соединенных Штатов Европы», созданной Лениным в 1915 году, вождь заметил: «что без революционного низвержения монархий германской, австрийской и русской этот лозунг бессмыслен и лжив». В качестве примера он выделяет следующее:
«После 1871 года Германия усилилась раза в 3 – 4 быстрее, чем Англия и Франция, Япония – раз в 10 быстрее, чем Россия. Чтобы проверить действительную силу капиталистического государства, нет и быть не может иного средства, кроме войны. Война не есть противоречие основам частной собственности, а прямое и неизбежное развитие этих основ. При капитализме невозможен равномерный рост экономического развития отдельных хозяйств и отдельных государств. При капитализме невозможны иные средства восстановления, время от времени, нарушенного равновесия, как кризисы в промышленности, войны в политике.
Конечно, возможны временные соглашения между капиталистами и между державами. В этом смысле возможны и Соединенные Штаты Европы, как соглашение европейских капиталистов,,, о чем? Только о том, как сообща давить социализм в Европе, сообща охранять награбленные колонии против Японии и Америки, которые крайне обижены при теперешнем разделе колоний и которые усилились за последние полвека неизмеримо больше, чем отсталая, монархическая, начавшая гнить от старости Европа. По сравнению с Соединенными Штатами Америки, Европа в целом означает экономический застой. На современной экономической основе, т.е. при капитализме, Соединенные Штаты Европы означали бы организацию реакции для задержки более быстрого развития Америки. Те времена, когда дело демократии и дело социализма было связано только с Европой, прошли безвозвратно.
Соединенные Штаты мира (а не Европы) являются той государственной формой объединений и свободы наций, которую мы связываем с социализмом, - пока полная свобода коммунизма не приведет к окончательному исчезновению всякого, в том числе и демократического, государства. Как самостоятельный лозунг, лозунг Соединенные Штаты мира был бы, однако, едва ли правилен, во-первых, потому, что он сливается с социализмом; во-вторых, потому, что он мог бы породить неправильное толкование о невозможности победы социализма в одной стране и об отношении такой страны к остальным.
Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма. Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в немногих или даже одной, отдельно взятой, капиталистической стране. …Политической формой общества, в котором побеждает пролетариат, свергая буржуазию, будет демократическая республика, все более централизующая силы пролетариата данной нации или данных наций в борьбе против государств, еще не перешедших к социализму» (т.26, с.353 – 355).
По прибытии в Россию Ленин ставит экономическую перспективу в «Апрельских тезисах» и разъясняет коренной вопрос всякой революции, это вопрос о власти в государстве. В ней он выделяет:
«В высшей степени замечательное своеобразие нашей революции состоит в том, что она создала двоевластие.
…В чем состоит двоевластие? В том, что рядом с Временным правительством, правительством буржуазии, сложилось еще слабое, зачаточное, но все-таки несомненно существующее на деле и растущее другое правительство: Советы рабочих и солдатских депутатов.
…Отделываются фразами, отмалчиваются, увертываются, поздравляют тысячу раз друг друга с революцией, не хотят подумать о том, что такое Советы рабочих и солдатских депутатов. Не хотят видеть очевидной истины, что, поскольку эти Советы существуют, поскольку они – власть, поскольку в России существует государство типа Парижской Коммуны.
Я подчеркнул: «поскольку». Ибо это лишь зачаточная власть. Она сама и прямым соглашением с буржуазным Временным правительством и рядом фактических уступок сдала и сдает позиции буржуазии.
…Чтобы стать властью, сознательные рабочие должны завоевать большинство на свою сторону: пока нет насилия над массами, нет иного пути к власти. Мы не бланкисты, не сторонники захвата власти меньшинством. Мы – марксисты, сторонники пролетарской классовой борьбы против мелкобуржуазного угара, шовинизма-оборончества, фразы, зависимости от буржуазии.
…Буржуазия за единовластие буржуазии.
Сознательные рабочие за единовластие Советов рабочих, батрацких, крестьянских и солдатских депутатов, – за единовластие, подготовленное прояснением пролетарского сознания, освобождением его от влияния буржуазии, а не авантюристами.
Мелкая буржуазия, – «социал-демократы», с.-р. и пр. и пр., – колеблется, мешая этому прояснению, этому освобождению.
Вот фактическое, классовое, соотношение сил, определяющее наши задачи» (т.31, с.145-148).
В работе «Задачи пролетариата в нашей революции» Ленин говорит о невозможности постановки цели «введения» социализма в стране мелкого крестьянства, пока подавляющее большинство населения не пришло к осознанию необходимости социалистической революции:
«Такие меры, как национализация земли, всех банков и синдикатов капиталистов или, по крайней мере, установление немедленного контроля за ними Советов рабочих депутатов и т.п., отнюдь не будучи «введением» социализма, должны быть безусловно отстаиваемы и, по мере возможности, революционным путем осуществляемы. Вне таких мер, которые являются лишь шагом к социализму и которые вполне осуществимы экономически, невозможно лечение ран, нанесенных войной, и предупреждение грядущего краха, а останавливаться перед посягательством на неслыханно-высокие прибыли капиталистов и банкиров, наживающихся именно «на войне» особенно скандально, партия революционного пролетариата никогда не будет» (т.31, с.168-169).
Чем сильнее раскручивался маховик войны, тем значительнее становился экономический анализ причин, её породивших. Мировая война вносила свои коррективы в общественную жизнь стран, участвующих в этой войне. Она не только косила солдат на передовой, но наносила такие раны и боли в тылу, от которых страдали живые. И Ленин так характеризовал ее участников в своей лекции-анализе в мае 1917 года:
«Война есть продолжение политики иными средствами. Всякая война неразрывно связана с тем политическим строем, из которого она вытекает. Ту самую политику, которую известная держава, известный класс внутри этой державы вел в течение долгого времени пред войной, неизбежно и неминуемо этот самый класс продолжает во время войны, переменив только форму действия.
…А сейчас мы имеем перед собой прежде всего союз двух групп капиталистических держав. Мы имеем перед собою все величайшие мировые капиталистические державы – Англию, Францию, Америку, Германию, – вся политика которых в течение целого ряда десятилетий состояла в непрерывном экономическом соперничестве из-за того, как господствовать над всем миром, как душить маленькие народности, как обеспечить себе тройные и десятерные прибыли банковского капитала, захватить вест мир в цепь своего влияния. В этом состоит действительная политика Англии и Германии.
…Старый дележ основывался на том, что Англия в течение нескольких сот лет разорила своих прежних конкурентов. Ее прежним конкурентом была Голландия, которая господствовала над всем светом, ее прежним конкурентом бала Франция, которая вела войны из-за господства около ста лет. Путем долгих войн Англия утвердила, на основе своей экономической силы, силы своего торгового капитала, свое, неоспариваемое нигде, господство над миром. Появился новый хищник, создалась в 1871 г. новая капиталистическая держава, развивавшаяся неизмеримо более быстро, чем Англия. Это – основной факт. Вы не найдете ни одной книги по экономической истории, которая не признавала бы этого бесспорного факта – более быстрого развития Германии. Это быстрое развитие капитализма Германии было развитием молодого и сильного хищника, который появился в союзе европейских держав и сказал: «Вы разорили Голландию, вы разбили Францию, вы взяли полмира в свои руки, – потрудитесь нам дать соответствующую долю». А что значит «соответствующая доля»? Каким образом ее определить в капиталистическом мире, в мире банков? Там сила определяется количеством банков, там сила определяется так, как определил один орган американских миллиардеров с чисто американской откровенностью и чисто американским цинизмом. Им было заявлено: «В Европе идет война из-за господства над миром. Для того, чтобы господствовать над миром, нужно иметь две вещи: доллары и банки. Доллары у нас есть, банки мы сделаем и будем господствовать над миром». Это – заявление руководящей газеты американских миллиардеров» (т.32, с. 81, 84).
Тем временем политическое положение в России характеризовалось двоевластием. И вот что говорил Ленин на Петроградской общегородской конференции РСДРП(б) в апреле 1917 года о противоречиях мировой войны:
«Империалистическая война расколола буржуазию Европы, и это создало то, что англо-французские капиталисты из-за империалистических целей стали сторонниками русской революции. …революция в ее первом этапе развивалась так, как никто не ожидал. …Оригинальность положения – в двоевластии. …Совет рабочих депутатов не профессиональная организация, чего хочет буржуазия. Народ смотрит иначе и правильнее: он видит в нем власть. Он видит, что путь выхода из войны – победа Советов рабочих депутатов. Вот это и есть тип государства, при котором можно идти к социализму. …Пока власть не захватили Советы, мы ее не возьмем. Советы же должна толкать к власти живая сила. Иначе мы не выйдем из войны, которую ведут капиталисты обманом народа. Все страны стоят на краю гибели; надо это сознать; выхода, кроме социалистической революции, нет. …Если власть Временного правительства опирается на Совет рабочих депутатов, то свергнуть его «просто» нельзя. Его можно и должно свергнуть, завоевывая большинство в Советах. Или вперед, к всевластию Советов рабочих и солдатских депутатов, или назад, к империалистической войне, - другого пути нет». (т.31, с.239, 240, 244).
В лекции «Война и революция» Ленин уже указывает на те силы, которые способны противостоять военной политике финансового капитала:
«Вот почему простую, всякому рабочему и крестьянину понятную правду об аннексиях никто не может так сказать, как мы. Вот почему вопрос о договорах, такой простой, так бесстыдно запутан всей печатью. Вы говорите, что у нас революционное правительство, что в это революционное правительство вошли министры почти совсем социалисты, народники и меньшевики. Но когда они заявляют о мире без аннексий, только с условием не определять, что такое мир без аннексий (это значит: - немецкие аннексии отними, а свои сохрани), – мы говорим: чего стоит ваше «революционное» министерство, ваши декларации, ваши заявления, что вы не хотите завоевательной войны, – с приглашением в то же время армии к наступлению? Разве вы не знаете, что есть у вас договоры, что их заключал Николай Кровавый самым разбойническим путем? Вы этого не знаете? Это простительно не знать рабочим, крестьянам, которые не грабили, которые умных книжек не читали, а когда это проповедуют образованные кадеты, они прекрасно знают, что эти договоры содержат. Это договоры – «тайные», но вся дипломатическая пресса всех стран о них говорит: «Ты получишь проливы, ты – Армению, ты – Галицию, ты – Эльзас-Лотарингию, ты – Триест, а мы окончательно разделим Персию». А германский капиталист говорит: «А я захвачу Египет, а я удушу европейские народы, если вы не вернете мои колонии, и с процентами». Акция – штука такая, что без процентов нельзя. Вот почему вопрос о договорах, такой простой и такой ясный, вызвал такую массу вопиющей, неслыханной, наглой лжи, которая несется со страниц всех капиталистических газет.
…«Революционным оборончеством» называют такое прикрытие войны, которое делается при помощи ссылок на то, что ведь мы сделали революцию, ведь мы – революционный народ, мы – революционная демократия. Но на этот вопрос – какой мы даем ответ ? Какую революцию мы сделали? Мы сбросили Николая. Революция не была очень трудной по сравнению с такой революцией, которая бы свергла весь класс помещиков и капиталистов. Кто оказался у власти после нашей революции? – Помещики и капиталисты, - те самые, которые в Европе давно у власти. …Банк все равно остается банком, кладут ли сотни капиталов в концессии, прибыль остается прибылью, все равно, в республике или в монархии. Если какая-либо дикая страна смеет не слушаться нашего цивилизованного капитала, который устраивает такие прекрасные банки в колониях, в Африке, в Персии, если какие-либо дикие народы не слушают нашего цивилизованного банка, то мы посылаем войска, и они водворяют культуру, порядок и цивилизацию, как это делал Ляхов в Персии, как это делали французские «республиканские» войска, с таким же зверством истреблявшие народы в Африке» (т.32, с.90, 92-93).
Откуда тянулись нити финансового капитала, а банковские механизмы дергали политиков и чиновников в сторону продолжения дальнейшего кровопролития на полях боев; какие меры могли прекратить эту кровавую баню? Об этом Ленин говорит в статье «Неминуемая катастрофа и безмерные обещания»:
«Рабочие должны требовать немедленного осуществления контроля на деле и притом обязательно через самих рабочих.
Это – главное для успеха дела, дела спасения от катастрофы. Раз этого нет, все остальное – обман. Раз это будет, мы вовсе не станем торопиться «взять 100 процентов прибыли». Мы можем и должны быть умереннее, переходить постепенно к более справедливому обложению, мы отделим акционеров мелких и акционеров богачей, мы возьмем совсем мало с первых, мы возьмем очень много (но не обязательно всё) только со вторых. Число крупнейших акционеров ничтожно; роль их, как и общая сумма богатства у них, – громадна. Не боясь ошибиться, можно сказать, что если составить список пяти или даже трех тысяч (а может быть даже и одной тысячи) самых богатых людей в России или проследить (при помощи контроля снизу, со стороны банковских, синдикатских и прочих служащих) все нити и связи их финансового капитала, их банковских связей, то откроется весь узел господства капитала, вся главная масса богатства, накопленного за счет чужого труда, все действительно важные корни «контроля» за общественным производством и распределением продуктов.
Вот этот контроль надо передать рабочим. Вот этот узел, эти корни интерес капитала требует скрыть от народа. Лучше согласимся отдать на время «всю» прибыль или 99% дохода, чем открыть народу эти корни нашей власти – рассуждает класс капиталистов и его бессознательный слуга, чиновник.
…Надо взять именно главную крепость финансового капитала, без этого все фразы и прожекты спасения от катастрофы – один обман.
…Поэтому надо начать, – и тотчас начать, – с рабочей милиции, чтобы твердо и умело пойти, с надлежащей постепенностью, к налаживанию всенародной милиции, к замене полиции и постоянной армии всеобщим вооружением народа» (т.32, с. 109-111).
По мере того, как кризис, вызванный мировой войной, набирал силу, теряли свою значимость денежные знаки, усиливались мотивы откровенного грабежа страны со стороны капитала, наживающегося на несчастье народа. Ленин выступает с таким разъяснением в статье «Война и революция»:
«Сейчас пишут, что Россия на краю гибели. Если так, то охранять «священную» частную собственность – это преступление. И поэтому, что значат слова о контроле? Разве вы забыли, что Николай Романов по части контроля тоже много писал. У него вы тысячу раз найдете слова: контроль государственный, контроль общественный, назначение сенаторов. Промышленники всю Россию ограбили за два месяца после революции. Капитал наживал сотни процентов прибыли, каждый отчет говорит об этом. А когда рабочие за два месяца революции имели «дерзость» сказать, что они хотят жить по человечески, то вся капиталистическая пресса страны подняла вой. …Контроль может осуществить только сам народ. Вы должны устроить контроль – советы банковских служащих, советы инженеров, советы рабочих и завтра же этот контроль начать. …Дело касается гибели страны. Мы хотим знать, сколько хлеба, сколько сырья, сколько рабочих рук, куда их поставить.
…Крестьяне отказываются давать хлеб за деньги и требуют орудия, обувь и одежду. В этом решении заключается громадная доля чрезвычайно глубокой истины. Действительно, страна пришла к такой разрухе, что в России наблюдается, хотя и в менее сильной степени, то, что в других странах давно уже имеется: деньги потеряли свою силу. Господство капитализма настолько подрывается всем ходом событий, что крестьяне, например, денег не берут. Они говорят: «Зачем нам деньги?». И они правы. Господство капитализма подрывается не потому, что кто-то хочет захватить власть. «Захват» власти был бы бессмыслицей. Господство капитализма прекратить было бы невозможно, если бы к этому не вело все экономическое развитие капиталистических стран. Война ускорила этот процесс, и это сделало капитализм невозможным. Никакая сила не разрушила бы капитализм, если бы его не подмыла и не подрыла история.
И вот наглядный пример. Этот крестьянин передает то, что все наблюдают: власть денег подорвана. Здесь единственный выход – соглашение Советов рабочих и крестьянских депутатов, чтобы давать за хлеб орудия, обувь и одежду. …«Захват» власти мы не хотим, так как весь опыт революций учит, что только та власть прочна, которая опирается на большинство населения. Поэтому «захват» власти будет авантюрой, и наша партия на это не пошла бы. Если правительство будет правительством большинства, оно, может быть, поведет такую политику, которая окажется ошибочной на первых порах, но другого выхода нет. Тогда будет мирная перемена направления политики внутри тех же организаций. Нельзя придумать других организаций. Вот почему мы говорим, что нельзя представить себе другого разрешения вопроса.
…Солдаты на фронте не могут оторвать фронт от государства и решить по-своему. Солдаты на фронте – это часть страны. Пока государство воюет, будет страдать и фронт. Ничего тут не поделаешь. Война вызвана господствующими классами, ее кончит только революция рабочего класса. Получите ли вы скорый мир, зависит только от того, как пойдет развитие революции. Какие бы чувствительные вещи не говорились, как бы не говорили нам: давайте положим конец войне немедленно, его нельзя дать без развития революции. Когда власть перейдет в руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, капиталисты выскажутся против нас: Япония - против, Франция – против, Англия – против; против выскажутся правительства всех стран. Против нас будут капиталисты, за нас будут рабочие. Тогда – конец войне, которую начали капиталисты. Вот ответ на вопрос о том, как кончить войну» (т.32, с.96-97, 98-99, 102).
Меньшевистская «Рабочая Газета», поддержанная Милюковым, усиленно критиковала большевистские оценки надвигающейся катастрофы, попытались обвинить большевиков во «введении социализма» В России. На что Ленин заметил со стороны власти фальшивый жест, призванный заслонить действительное положение дел с казнокрадством. Поэтому в июне 1917 года он заявил:
«Не будем говорить о «всеми» отвергнутом «введении» социализма. Давайте говорить о раскрытии казнокрадства.
Когда капиталисты работают на оборону, т.е. на казну, это уже – ясное дело – не «чистый» капитализм, а особый вид народного хозяйства. Чистый капитализм есть товарное производство. Товарное производство есть работа на неизвестный и свободный рынок. А «работающий» на оборону капиталист «работает» вовсе не на рынок, а по заказу казны, сплошь и рядом даже на деньги, полученные им в ссуду от казны.
По нашему мнению, сокращение размеров прибыли по этой своеобразной операции и присвоение прибыли свыше того, что нужно на покрытие расходов на существование человеку, действительно участвующему в производстве, есть казнокрадство.
…Чтобы быть наиболее уступчивым в таком совместном предприятии, как эта борьба, чтобы проявить максимум мягкости, мы позволим себе предложить съезду Советов следующий проект резолюции:
«Первым шагом всякого не только регулирования, но хотя бы даже простого контроля за производством и распределением» (примечание, не входящее в текст резолюции: даже министр Пешехонов обещал ведь стремиться к тому, « чтобы то, что у нас есть, распределить равномерно»), «первым шагом всякой серьезной борьбы с разрухой и с надвигающейся на страну катастрофой должно быть постановление об отмене коммерческой (и банковской в том числе) тайны по всем делам, связанным с поставкой в казну или на оборону вообще» (т.32, с.318-319).
Здесь вождю впрямую приходится говорить о коммерческой тайне, которая уже запретила чиновникам выносить за пределы своих учреждений какие-либо цифры по экономическому состоянию подконтрольных предприятий, в то время как расхищение казны приняло лавинообразную форму. И хотя требования Ленина о самом широком контроле возымели некоторое действие, на деле же ему снова приходится через несколько дней выступить со статьей «Как прячут прибыли господа капиталисты»:
«Как много говорят о контроле! И как в этом мало содержания. Как обходят суть дела общими фразами, велеречивыми оборотами речи, торжественными «проектами», которым суждено вечно оставаться проектами.
А суть дела в том, что без отмены коммерческой и банковской тайны, без немедленного издания закона об открытии торговых книг для рабочих союзов, все фразы о контроле и все проекты контроля – пустейшая словесность.
…Итог: прибыль показана в размере 13 миллионов рублей, а на деле она, вероятно, от 19 до 24 миллионов – до 80% на основной капитал, составляющий 30 млн. руб.
Не ясно ли, что правительственные угрозы капиталистам, правительственные обещания рабочим, правительственные проекты и законы о взимании 90% прибыли с крупнейших капиталистов – пустышка и ничего более, как пустышка, пока не отменена коммерческая и банковская тайна?» (т.32, с.393-394).
В статье «Кризис надвигается, разруха растет» Ленину приходится уже иронизировать:
«Нас упрекали всякие глупые людишки в том, что мы «торопимся» с передачей всей государственной власти в руки Советов солдатских, рабочих и крестьянских депутатов, что «умереннее и аккуратнее» было бы чинно «подождать» чинного Учредительного собрания.
Теперь даже наиболее глупые из этих мелкобуржуазных глупцов могут видеть, что жизнь не ждет, что «торопимся» не мы, торопится разруха.
Мелкобуржуазная трусость, в лице партий эсеров и меньшевиков, решила: оставим пока дела в руках капиталистов, авось разруха «подождет» до Учредительного собрания!
Факты ежедневно говорят, что разруха, пожалуй, не подождет Учредительного собрания, что крах разразится раньше.
Возьмите хоть сегодня опубликованные факты. Экономический отдел Исполнительного комитета Петроградского Совета солдатских и рабочих депутатов постановил «довести до сведения Временного правительства», что «металлическая промышленность Московского района (15 губерний) находится в острокритическом состоянии», что «заводоуправление Гужона явно дезорганизует производство, сознательно ведет к остановке предприятия», что поэтому «государственная власть» (которую эсеры и меньшевики оставили именно в руках партии Гужонов, партии контрреволюционных капиталистов-локаутчиков) «должна взять управление завода в свое заведение… и предоставить оборотные средства.
Оборотных средств срочно требуется в размере до 5 миллионов рублей.
…Правительство, поддержанное эсерами и меньшевиками, прямо тормозит борьбу с разрухой: А.Сандомирский сообщает как факт, что Пальчинский, товарищ министра торговли, фактически коллега Церетели и Черновых, по жалобе промышленников, запретил (!!) «самочинные» (!!) контрольные комиссии в ответ на анкету Донецкого комитета о количестве металла.
Подумайте только, что это за дом сумасшедших получается: страна гибнет, народ накануне голода и краха, угля и железа не хватает, хотя добыть их можно, Донецкий комитет через Советы солдатских и рабочих депутатов производит анкету о количестве металла, т.е. разыскивает железо для народа. А слуга промышленников, слуга капиталистов министр Пальчинский, в товариществе с Церетели и Черновым, запрещает анкету. И кризис продолжает расти, катастрофа надвигается еще ближе.
Откуда и как возьмутся деньги? Не ясно ли, что «требовать» по 5 миллионов на завод легко, но надо же понять, что на все заводы потребуется много больше?
Не ясно ли, что без той меры, которую мы с начала апреля требуем и проповедуем, без слияния всех банков в один и без контроля над ним, без отмены коммерческой тайны, денег достать нельзя?
Гужоны и прочие капиталисты при содействии Пальчинских «сознательно» (это слово принадлежит экономическому отделу) ведут к остановке предприятий. Правительство на их стороне. Церетели и Черновы – простое украшение или простые пешки.
Не пора ли понять все же, гг., что партии эсеров и меньшевиков, как партии, ответят перед народом за катастрофу?» (т.32, с.395-397).
Реальность ведения мировой войны, обусловленная способностью финансового капитала высасывать все соки из населения методом «оборонческой» политики, всё больше показывала её хищнический характер. Чем больше становилась зависимость воюющей страны от «услуг» финансового капитала, тем значительнее ей приходилось напрягать способность к выживанию на полях битв. Но чем больший урон приходился на саму воюющую страну, тем значительнее распространялось внимание банковских воротил к ослабевающим экономическим связям в этой стране, тем большими долгами такая страна опутывалась. Империалистам становилось безразлично от того, чья нация гибнет в мировой бойне, враждебная или союзная, главное, чтобы её ресурсы и экономический потенциал можно было побыстрее скупить за бесценок.
Результаты надвигающейся катастрофы вынуждали Ленина ставить вопрос об отношении стремительно приближающейся социалистической революции к государству. По сути дела обстановка уже требовала разъяснения массам практического и политического значения того, что необходимо делать для своего освобождения от ига капитала. При этом российское буржуазное государство, опирающееся во всем на традиции помещика-крепостника, оказалась орудием безраздельного господства крупной финансовой олигархии. Необходимость участия в мировой войне для союзников со стороны Временного правительства подкреплялась не только обязательствами, под которые давались кредиты, но даже подтверждались расстрелом июльской мирной демонстрации в Петрограде. И всё для того, чтобы солдаты на фронте продолжали воевать за интересы враждующих финансовых группировок. Этими действиями империализм усиливал конфликт между производительными силами и производственными отношениями, что в результате обостряло до крайности основное противоречие капитализма – противоречие между общественным характером производства и частной формой присвоения результатов труда. В работе «Государство и революция» Ленин концентрирует внимание на сущности диктатуры пролетариата, показывая, что её сила заключается не в насилии, а в организованности и дисциплинированности рабочего класса. По сути дела этой работой намечались первые ростки на пути строительства коммунизма. Здесь, кроме сопротивления буржуазии, оказываемого революции, Ленин видел сопротивление «экономизма» социал-демократии II Интернационала, в тот период наиболее враждебно выражаемого Бернштейном:
«Мы не утописты. Мы не «мечтаем» о том, как бы сразу обойтись без всякого управления, без всякого подчинения; это анархические мечты, основанные на непонимании задач диктатуры пролетариата, в корне чужды марксизму и на деле служат лишь оттягиванию социалистической революции до тех пор, пока люди будут иными. Нет, мы хотим социалистической революции с такими людьми, как теперь, которые без подчинения, без контроля, без «надсмотрщиков и бухгалтеров» не обойдутся.
…Бернштейну просто не может прийти в голову, что возможен добровольный централизм, добровольное объединение коммун в нацию, добровольное слияние пролетарских коммун в деле разрушения буржуазного господства и буржуазной государственной машины. Бернштейну, как всякому филистеру, централизм рисуется, как нечто только сверху, только чиновничеством и военщиной могущее быть навязанным и сохраненным.
…Маркс нарочно употребляет выражение «организовать единство нации», чтобы противопоставить сознательный, демократический, пролетарский централизм буржуазному, военному, чиновничьему.
…Ибо для уничтожения государства необходимо превращение функций государственной службы в такие простые операции контроля и учета, которые доступны, посильны громадному большинству населения, а затем и всему населению поголовно» (т.33, с.49,53-54, 78).
Далее Ленин заявляет: «Маркс ставит вопрос о коммунизме, как естествоиспытатель поставил бы вопрос о развитии новой, скажем, биологической разновидности, раз мы знаем, что она так-то возникла и в таком-то определенном направлении видоизменяется» (с.85).
Опираясь на анализ, сделанный Марксом и Энгельсом, Ленин говорит о том, «что и как следует делать пролетариату и по отношению к банкам и по отношению к государству»:
«В «Критике Готской программы» Маркс опровергает подробно лассалевскую идею о получении рабочим при социализме «неурезанного» или «полного продукта труда». Маркс показывает, что из всего общественного труда всего общества необходимо вычесть и резервный фонд, и фонд на расширение производства, и возмещение «сношенных» машин и т.п., а затем из предметов потребления фонд на издержки управления, на школы, больницы, приюты престарелых и т.п. …За вычетом того количества труда, которое идет на общественный фонд, каждый рабочий, следовательно, получит от общества столько же, сколько он ему дал.
…Справедливости и равенства, следовательно, первая фаза коммунизма дать еще не может: различия в богатстве останутся и различия несправедливые, но невозможна будет эксплуатация человека человеком, ибо нельзя захватить средства производства, фабрики, машины, землю и прочее в частную собственность. Разбивая мелкобуржуазную неясную фразу Лассаля о «равенстве» и «справедливости» вообще, Маркс показывает ход развития коммунистического общества, которое вынуждено сначала уничтожить только ту «несправедливость», что средства производства захвачены отдельными лицами, и которые не в состоянии сразу уничтожить и дальнейшую несправедливость, состоящую в распределении предметов потребления «по работе» (а не по потребностям).
…Таким образом, в первой фазе коммунистического общества (которое обычно зовут социализмом) «буржуазное право» отменяется не вполне, а лишь отчасти, лишь в меру уже достигнутого экономического переворота, т.е. лишь по отношению к средствам производства. «Буржуазное право» признает их частной собственностью отдельных лиц. Социализм делает их общей собственностью. Постольку – и лишь постольку – «буржуазное право» отпадает.
…До тех пор, пока наступит «высшая» фаза коммунизма, социалисты требуют строжайшего контроля со стороны общества и со стороны государства над мерой труда и мерой потребления, но только контроль этот должен начаться с экспроприации капиталистов, с контроля рабочих за капиталистами и проводится не государством чиновников, а государством вооруженных рабочих.
…Великое значение разъяснений Маркса состоит в том, что он последовательно применяет и здесь материалистическую диалектику, учение о развитии, рассматривая коммунизм как нечто развивающееся из капитализма»
(т.32, с.91-94, 97, 98).
Характерной особенностью создания революционного момента во всем мире явилось введение буржуазными парламентами закона о коммерческой тайне. Этот закон устранил всякую критику империалистических действий на финансовых рынках, поскольку разглашение какой-либо информации об коммерческих операциях преследовалось по суду. Поэтому аналитики берлинского журнала «Банк» и буржуазные экономисты, пытавшиеся откровенно спасать капитализм от катаклизмов, делать этого уже не могли без страха оказаться либо в тюрьме, либо остаться без средств к существованию. Соответственно такой закон развязывал руки для диктата финансовых олигархов, которые в кризисной ситуации становились ещё более жесткими, а направляемые ими военные действия на полях боев принимали формы дикой жестокости (например, применение удушающего газа).
В начале июля 1917 года Ленин писал: « Наступление объявлено во имя мира. Но «во имя мира» бросают войска в бой империалисты всех стран: при каждом наступлении в каждой из воюющих стран генералы пытаются поднять дух солдат живой надеждой на то, что данное наступление приведет к скорейшему миру» (т.32, с.365).
А за месяц до этого он имел основание заметить: «Относительно вступления Америки в войну я скажу вот что. Ссылаются на то, что в Америке демократия, что там Белый дом. Я говорю: свержение рабства было полвека тому назад. Война из-за рабства кончилась в 1865 году. А с тех пор там выросли миллиардеры. Они держат в своем финансовом кулаке всю Америку, подготовляют удушение Мексики и неизбежно придут к войне с Японией из-за раздела Тихого океана. Эта война уже несколько десятилетий подготовляется. О ней говорит вся литература. И действительная цель вступления Америки в войну – это подготовка к будущей войне с Японией» (т.32, с.98).
Прогноз Ленина полностью подтвердился ходом истории.
Между тем июльские события в России – расстрел Временным правительством, с согласия меньшевистско-эсеровского Центрального Исполнительного Комитета Советов мирной демонстрации рабочих и солдат в Петрограде в июле 1917 года, явились переломным моментом в развитии революции. Двоевластие кончилось. Власть в стране полностью перешла в руки контрреволюционного Временного правительства. Этим буржуазия рассчитывала, что голод и разруха позволять задушить революцию, покончить с республикой и Советами. В статье «Политический шантаж» Ленин заявил:
«Шантажом называется вымогательство денег под угрозой разоблачения каких-нибудь фактов или вымышленных «историй», могущих быть неприятными разоблаченному, или под угрозой причинения ему каких-либо других неприятностей.
Политический шантаж есть угроза разоблачением или разоблачение фактических, а чаще вымышленных «историй» в целях политически нанести ущерб, оклеветать, отнять или затруднить противнику возможность политической деятельности.
…Царизм преследовал грубо, дико, зверски. Республиканская буржуазия преследует грязно, стараясь запачкать ненавистного ей пролетарского революционера и интернационалиста клеветой, ложью, инсинуациями, наветами, слухами и прочее и прочее.
…Нет, товарищи! Не будем поддаваться крикам буржуазной прессы! Не будем доставлять удовольствие негодяям шантажа – Милюковым, Гессенам, Заславским. Будем полагаться на суд пролетариев, сознательных рабочих, своей партии, состоящей из 240 000 интернационалистов.
…Будем стойки в клеймении шантажистов. Будем непреклонны в разборе малейших сомнений судом сознательных рабочих, судом своей партии, ей мы верим, в ней мы видим ум, честь и совесть нашей эпохи, в международном союзе революционных интернационалистов видим мы единственный залог освободительного движения рабочего класса» (т.34. с.90, 93).
В работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться» Ленин срывает все маски с буржуазных шантажистов:
«Прошло полгода революции. Катастрофа надвинулась ещё ближе. Дошло до массовой безработицы. Подумать только: в стране бестоварье, страна гибнет от недостатка продуктов, от недостатка рабочих рук, при достаточном количестве хлеба и сырья, - и в такой стране, в такой критический момент выросла массовая безработица. …Мы приближаемся к краху все быстрее и быстрее, ибо война не ждет, и созданное ею расстройство всех сторон народной жизни все усиливается.
А между тем достаточно самого небольшого внимания и размышления, чтобы убедиться в том, что способы борьбы с катастрофой и голодом имеются, что меры борьбы вполне ясны, просты, вполне осуществимы, вполне доступны народным силам и что меры эти не принимаются только потому, исключительно потому, что осуществление их затронет неслыханные прибыли горстки помещиков и капиталистов.
В самом деле. Можно ручаться, что вы не найдете ни одной речи, ни одной статьи в газете любого направления, ни одной резолюции любого собрания или учреждения, где бы не признавалась совершенно ясно и определенно основная и главная мера борьбы, мера предотвращения катастрофы и голода. Эта мера: контроль, надзор, учет, регулирование со стороны государства, установление правильного распределения рабочих сил в производстве и распределении продуктов, сбережение народных сил, устранение всякой лишней траты сил, экономия их. Контроль, надзор, учет – вот первое слово в борьбе с катастрофой и голодом. Вот что бесспорно и общепризнано. И вот чего как раз не делают из боязни посягнуть на всевластие помещиков и капиталистов, на их безмерные, неслыханные, скандальные прибыли, прибыли, которые наживаются на дороговизне, на военных поставках (а на войну «работают» теперь, прямо или косвенно, чуть не все), прибыли, которые все знают, все наблюдают, по поводу которых все ахают и охают. …напечатано постановление теми же меньшевиками и эсерами созданного и в их руках находящегося специального учреждения по вопросам контроля. Это специальное учреждение – «Экономический отдел» Центрального Исполнительного Комитета. В его послании официально признается, как факт, «полная бездеятельность образованных при правительства центральных органов регулирования экономической жизни».
…В действительности же даже царизм, даже «старый режим», создавая военно-промышленные комитеты, знал основную меру, главный способ и путь контроля: объединение населения по разным профессиям, целям работы, отраслям труда и т.п. Но царизм боялся объединения населения и поэтому всячески ограничивал, искусственно стеснял этот общеизвестный, легчайший, вполне применяемый, способ и путь контроля.
Все воюющие государства, испытывая крайние тяготы и бедствия войны, испытывая – в той или иной мере – разруху и голод, давно наметили, определили, применили, испробовали целый ряд мер контроля, которые почти всегда сводятся к объединению населения, к созданию или поощрению союзов разного рода, при участии представителей государства, при надзоре с его стороны и т.п.
…Вот эти главнейшие меры:
1. Объединение всех банков в один и государственный контроль над его операциями или национализация банков.
2. 2) Национализация синдикатов, т.е. крупнейших, монополистических союзов капиталистов (синдикаты сахарный, нефтяной, угольный, металлургический и т.д.).
3. Отмена коммерческой тайны.
4. Принудительное синдицирование (т.е. принудительное объединение в союзы) промышленников, торговцев и хозяев вообще.
5. Принудительное объединение населения в потребительские общества или поощрение такого объединения и контроль за ним.
…Капитализм тем отличается от старых, докапиталистических систем народного хозяйства, что он создал теснейшую связь и взаимозависимость различных отраслей его. Не будь этого, никакие шаги к социализму, - кстати сказать – были бы технически невыполнимы. Современный же капитализм с господством банков над производством довел эту взаимозависимость различных отраслей народного хозяйства до высшей степени. Банки и крупнейшие отрасли промышленности и торговли срослись неразрывно. С одной стороны, это значит что нельзя национализировать только банки, не делая шагов к созданию государственной монополии торговых и промышленных синдикатов (сахарный, угольный, железный, нефтяной и пр.), не национализируя эти синдикаты. С другой стороны, это значит, что регулирование экономической жизни, если его осуществлять серьезно, требует одновременно национализации и банков и синдикатов.
…Война стоит России теперь 50 миллионов рублей в день. Эти 50 миллионов в день идут большею частью военным поставщикам. Из этих 50 миллионов по меньшей мере 5 миллионов ежедневно, а вероятно 10 миллионов и больше, составляют «безгрешные доходы» капиталистов и находящихся в той или иной стачке с ними чиновников. Особенно крупные фирмы и банки, ссужающие деньги под операции с военными поставками наживают здесь неслыханные прибыли, наживаются именно казнокрадством, ибо иначе нельзя назвать это надувание и обдирание народа «по случаю» бедствий войны, «по случаю» гибели сотен тысяч и миллионов людей.
…Принудительное синдицирование есть, с одной стороны, своего рода подталкивание государством капиталистического развития, всюду и везде ведущего к организации классовой борьбы, к росту числа, разнообразия и значения союзов. А с другой стороны, принудительное «обсоюзивание» есть необходимое предварительное условие всякого сколь-нибудь серьезного контроля и всякого сбережения народного труда.
…Национализация банков и синдикатов, в связи с отменой коммерческой тайны и рабочим контролем за капиталистами, означала бы не только гигантское сбережение народного труда, возможность сэкономить силы и средства, она означала бы также улучшение положения трудящихся масс населения, большинства его. В современной войне, как все знают, экономическая организация имеет решающее значение. В России хватит хлеба, угля, нефти, железа – в этом отношении наше положение лучше, чем какой бы то ни было из воюющих европейских стран. А при борьбе с разрухой указанными средствами, привлекая к этой борьбе самодеятельность масс, улучшая их положение, вводя национализацию банков и синдикатов, Россия использовала бы свою революцию и свой демократизм для подъема всей страны на неизмеримо более высокую ступень экономической организованности.
Если бы вместо «коалиции» с буржуазией, тормозящей все меры контроля и саботирующей производство, эсеры и меньшевики осуществили в апреле переход власти к Советам и направили свои силы не на игру в «министерскую чехарду», не на бюрократическое просиживание, рядом с кадетами, местечек министров, товарищей министров и пр. и пр., а для руководства рабочими и крестьянами в их контроле за капиталистами, в их войне против капиталистов, – то Россия была бы теперь страной в полном экономическом преобразовании, с землей у крестьян, с национализацией банков, т.е. была бы постольку (а это крайне важные экономические базы современной жизни) выше всех остальных капиталистических стран.
…Нельзя вести массы на грабительскую войну в силу тайных договоров и надеяться на их энтузиазм.
…Нельзя сделать страну обороноспособной без величайшего героизма народа, осуществляющего смело, решительно великие экономические преобразования. И нельзя вызвать героизма в массах, не разрывая с империализмом, не предлагая всем народам демократический мир, не превращая войны таким путем из захватной, грабительской, преступной в справедливую, оборонительную, революционную.
Только беззаветно-последовательный разрыв с капиталистами и во внутренней и во внешней политике в состоянии спасти нашу революцию и нашу страну, зажатую в железные тиски империализма» (т.34, с.155-156, 158, 160-161, 168, 176, 194-195, 197).
Дальнейшие изменения ситуации в мире и в России вели к тому, что «Государство и революция» должны были принять новое выражение. Поскольку государство примет форму «Советской власти», то революция перерастет в мирную форму «Электрификации всей страны». По своему экономическому содержанию электрификация приходила из империалистического треста или синдиката, где она централизовала производственный процесс и передала бразды правления банковской системе. Но при Советской власти уже банковская система подпадала под контроль и учет самых широких масс, через электрификацию производственных мощностей. Ибо контроль и учет производственных мощностей становился понятен рабочим, обслуживающим машины, что неразрывно вело к учету цен на продукцию, выпускаемую этими машинами. Соответственно политическая надстройка, Советская власть, становилась способной взаимодействовать со всей экономической базой электрификации. Этим советская модель и отличалась от скрытого контроля в электрификации империалистического концерна, ориентирующегося в ней только интересами своей прибыли. А поскольку понятная доля электрификации содержалась и в империалистическом концерне, то на советской почве электрификация получила приставку «всей страны». Непосредственно таким решением вопроса «Государство и революция» передавались рычаги правления – в виде затрат энергоресурсов на выпуск каждой конкретной продукции – самым широким массам, объединившимся в Советах с целью движения к бесклассовому обществу.
Электрификация при социализме стала дорогой к бесклассовому обществу. Но первоначально электрификация обозначила себя в начале ХХ века внутри монополистического треста (синдиката) капитализма в качестве необузданной производительной силы. Человечество не было готово использовать с пользой для себя такой громадный потенциал, поэтому результаты резко возросшей производительности труда оказались в руках узкого круга капиталистических монополистов, готовых извлекать из возможностей резко расширившихся трестов, за счет объединения их размеров нитями электрификации, невиданно высоких размеров прибыли. Союзы капиталистов в передовых странах стали объединять усилия не возле банков с их золотыми запасами, фиксирующими прибыль и благополучие, а стали группировать свои интересы на перспективах мирового господства, объединяя усилия на захвате ресурсных баз по всему миру и подчиняя этому диктату свои банковские системы. В результате золотой запас банков превратился в мелкую разменную монету в большой игре монополистов за ресурсы. Энергоресурсы в этой политике приобрели первенствующее значение для экономики, объединяя как развитие производительных сил, так и рост банковского капитала.
Начавший литься через край финансовый капитал установил для империализма порядок ведения мировой войны в качестве рабочего состояния, через которое производилось установление границ мировых зон влияния, как когда-то в эпоху молодого Маркса метод огораживания становился олицетворением частной собственности. Соответственно мелкий и средний капитал, в зонах влияния международного империализма, оказывались игрушками в руках крупного капитала, идя на поводу или теряя самостоятельность методом слияния и поглощения, либо впадая в банкротство. А созданный империализмом мировой рынок стал выражать те же методы ведения мировой войны, только под маской «взаимовыгодных» интересов, на деле выражавших интересы колонизаторов.
Электрификация в таких условиях оказалась одновременно как силой созидания, так и огромной силой разрушения. Коммерческая тайна, наложенная империализмом на свои экономические действия, стремилась укрыть от постороннего взгляда размеры той классовой борьбы, которая проходила по рубежу борьбы за ресурсы, отделяющей национальные интересы ограбленных народов от их грабителей. Поэтому на противоположном полюсе классовой борьбы, противостоящем империализму, появлялись страны, наподобие России, не желавшие воевать за интересы какой-то группировки империалистов до полной гибели собственного народа, либо возникали развивающиеся страны, которые не хотели умирать с голоду из-за грабежа их национальных богатств со стороны каких-то хозяев с мирового рынка, поэтому создавались свои внутренние ранки, за счет которых стремились поддерживать как-то прожиточный минимум собственного народа. Противовесом диктату мирового рынка стало образование социалистического рынка и обособленных рынков мелкого капитала в развивающихся странах. Оба вида таких рынков стремились подчинить внутреннему контролю учет ресурсных баз в пользу собственного населения. И чем больше в ХХ веке появлялось таких стран, в которых ресурсная база подвергалась учету в собственных интересах, тем больше крупный капитал был вынужден уступать позиции в диктате и произволе. В конечном счете, классовая борьба с империализмом вела либо к частичной сдаче контроля за оборотом товаров в собственной стране, либо сопровождалась усилением роли национально-освободительных движений, отбрасывающим империалистов от своей ресурсной базы. Условием же контроля над собственными ресурсными базами стало установление учета над нитями отечественной электрификации, связывающих воедино всю ресурсную базу.
Поэтому надеждам полного освобождения стран от оков империализма суждено было пройти через электрификацию национальных экономических баз социалистических или освободительных движений. При этом определяющим условием успеха в контроле над ресурсными базами становилась способность революционных движений подчинить своему влиянию банковскую систему той или иной освобождающейся страны. Потому как от прогресса над банковской системой уже зависело всё развитие будущей электрификации всей страны. Поскольку ресурсная база в широких интересах населения способна подчиняться только экономическому языку электрификации. А реализация электрификации в пределах всей страны как раз и стабилизирует необузданную производительную силу во вполне управляемую.
Эпоха империализма изменила в ХХ веке не только экономическую структуру капиталистических государств, но и преобразовала политическую форму классовой борьбы. Финансовый капитал получил возможности скупать оптом и в розницу целые оппозиционные движения и их лидеров. Внешние политические атрибуты борьбы улицы, выражаемые веком ранее разными сторонами баррикады, оказались размыты в результате прихода в большую политику огромной базы ресурсов, укрывшей массы протестующих неким подобием громадных размеров своих природных хранилищ. Изменился и смысл политической борьбы на улице. Массы протестующих Запада под красными флагами пролетариата вполне могли требовать повышения своего жизненного уровня за счет грабежа империализмом слаборазвитых стран, принимая при этом значение совокупного капиталиста. Соответственно, высокопоставленные партократы социализма, неожиданно, проявляли себя в качестве прямой агентуры империализма. В то же время, феодальный Восток под зелеными флагами ислама вдруг оказывался заклятым врагом империализма, формируя внутренний рынок на основе ленинских требований создания электрификации, а мелкий капитал отделял свой оборот товара от контроля мирового рынка, приводя мировой рынок в бешенство.
В XXI век империализм вошел со своим кризисом и своим основным врагом Сталиным. Поскольку давно скончавшийся Сталин сумел на практике показать пример подчинения банковской системы на столько, на сколько электрификация всего СССР оказалась сильней империалистической машины, созданной коалицией империалистических государств под руководством фашистской Германии. В итоге же, понимаемый до того времени терроризм банков в качестве орудия произвола Капитала, после яркого примера сталинской модели экономики, стал в применении уместен только с кавычками.
В четвертой части мы рассмотрим причины тех трудностей, которые не позволили сразу приступить к мирному развитию социалистической революции, и то, как пошло мирное развитие этой революции, поставившее «черное золото» впереди банковской системы. Рассмотрим и то, почему это развитие на какое-то время империализму удалось свернуть…
Часть 4.
БАНКОВСКИЕ СИСТЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ ПРИ КАПИТАЛИЗМЕ И СОЦИАЛИЗМЕ
Накануне социалистической революции Ленин говорил о роли банков в системе управления так:
«Капитализм создал аппараты учета вроде банков, синдикатов, почты, потребительских обществ, союзов служащих. Без крупных банков социализм был бы неосуществим.
Крупные банки есть тот «государственный аппарат», который нам нужен для осуществления социализма и который мы берем готовым у капитализма, причем нашей задачей является здесь лишь отсечь то, что капиталистически уродует этот превосходный аппарат, сделать его еще крупнее, еще демократичнее, еще всеобъемлющее. Количество перейдет в качество. Единый крупнейший из крупнейших государственный банк, с отделениями в каждой волости, при каждой фабрике – это уже девять десятых социалистического аппарата. Это – общегосударственное счетоводство, общегосударственный учет производства и распределения продуктов, это, так сказать, нечто вроде скелета социалистического общества» (т.34. с.305).
Таким образом, унаследованная от империализма банковская система управления при движении к бесклассовому обществу отказывалась от критерия товарной стоимости рабочей силы, потому как ТРУД не может являться товаром. При новом движении оценка трудовой деятельности рабочего человека могла оформляться через фонд заработной платы, который, в зависимости от перемещений трудовых ресурсов, должен перераспределяться в соответствии с перемещением населения.
На место рабочей силы при социализме заступает критерий производительности труда, как переменный капитал, основу которого составляет крупное машинное производство. Заработная плата понижаться уже не может, а повышение её впрямую связывается с возрастанием производительности труда.
Активная роль банковской системы контроля переключается на переменную часть капитала, в виде расхода энергоресурсов, затраты которого в количественном выражении и оценке составляющей в себестоимости выпускаемой продукции, вполне поддаются учету. Контролю на производстве прежде всего поддается учет израсходованного количества топлива в тепловом двигателе, затраты которого делятся на количество выпущенной продукции, что даёт на выходе цену единицы выпускаемой товарной массы в «черном золоте»-. Ещё Маркс в главе Х «Капитала» так напутствовал на эту тему: «Под повышением производительной силы труда мы понимаем здесь всякое вообще изменение в процессе труда, сокращающее рабочее время, общественно необходимое для производства данного товара, так что меньшее количество труда приобретает способность произвести большее количество потребительной стоимости». Поэтому, когда обратимся к понятию сырья у Маркса, которое он относил к постоянному капиталу, то найдем вывод в главе VI того же «Капитала»: «Понятие постоянно капитала отнюдь не исключает революции в стоимости его составных частей». В результате мы основную производительную силу, а это – топливо в тепловом двигателе, приравниваем в производственном процессе к материалу, изменяющему свою стоимость, что позволяет его рассматривать в качестве переменного капитала.
В «Наброске плана научно-технических работ» Лениным впервые была выдвинута программная идея электрификации страны. В марте 1918 года вождь делает «Заметки об электрификации промышленности Петрограда и Москвы»». В конце марта того же года в «Плане статьи «Очередные задачи Советской власти»» он записывает первую формулировку построения социализма: «Черпать обеими руками хорошее из-за границы: «Советская власть + прусский порядок железных дорог + американская техника и организация трестов + американское народное образование etc. Etc. + + = Σ* = социализм.» (т.36, с.228-231, 542, 550).
А между тем имеющиеся экономические рычаги оставались для Ленина единственным средством руководства в революционном движении России:
«На очередь выдвигается теперь, как очередная и составляющая своеобразие переживаемого момента, третья задача – организовать управление Россией. Разумеется, эта задача ставилась и решалась нами на другой же день после 25 октября 1917 года, но до сих пор, пока сопротивление эксплуататоров принимало ещё форму открытой гражданской войны, до сих пор задача управления не могла стать главной, центральной.
…Надо продумать, что для успешного управления необходимо, кроме умения убедить, кроме умения победить в гражданской войне, умение практически организовать. Это – самая трудная задача, ибо дело идет об организации по-новому самых глубоких, экономических, основ жизни десятков и десятков миллионов людей.
…Между тем, в тех предприятиях, в тех отраслях и сторонах хозяйства, которые мы отняли у буржуазии, учет и контроль нами еще не достигнут, а без этого не может быть и речи о втором, столь же существенном, материальном условии введения социализма, именно: о повышении, в общенациональном масштабе, производительности труда.
…До сих пор на первом плане стояли мероприятия по непосредственной экспроприации экспроприаторов. Теперь на первом плане становится организация учета и контроля в тех хозяйствах, где уже экспроприированы капиталисты, и во всех остальных хозяйствах.
…Если мы наляжем теперь изо всех сил на работу организации учета и контроля, мы сможем решить эту задачу, мы наверстаем упущенное, мы выиграем всю нашу «кампанию» против капитала» (т.36, с.172, 173, 175, 176, 177).
Понимание значения борьбы за всенародный учет и контроль определяло весь характер очередных задач Советской власти на ближайшую перспективу. Производительность труда становилась «самым важным и самым главным в победе нового общественного строя». Но Советской власти оставалось в «наследство» недоверие масс ко всему государственному. И Ленин говорит:
«На вопросе об учете и контроле – этом коренном вопросе для социалистической революции на другой день после свержения буржуазии – такое «наследство» сказывается особенно остро. Пройдет неизбежно известное время, пока массы, впервые почувствовавшие себя свободными после свержения помещиков и буржуазии, поймут – не из книжек, а из собственного, советского, опыта – поймут и почувствуют, что без всестороннего, государственного учета и контроля за производством и распределением продуктов власть трудящихся, свобода трудящихся удержаться не может, возврат под иго капитализма неизбежен.
Все навыки и традиции буржуазии вообще и мелкой буржуазии особенно идут также против государственного контроля, за неприкосновенность «священной частной собственности», «священного» частного предприятия.
…Социалистическое государство может возникнуть лишь как сеть производительно-потребительских коммун, добросовестно учитывающих свое производство и потребление, экономящих труд, повышающих неуклонно его производительность и достигающих этим возможности понижать рабочий день до семи, до шести часов в сутки и менее того. …выдвигается необходимо на первый план коренная задача создания высшего, чем капитализм, общественного уклада, именно: повышение производительности труда, а в связи с этим (и для этого) его высшая организация.
…Подъем производительности труда требует, прежде всего, обеспечения материальной основы крупной индустрии: развития производства топлива, железа, машиностроения, химической промышленности.
…Другим условием повышения производительности труда является, во-первых, образовательный и культурный подъем массы населения. Этот подъем идет теперь с громадной быстротой, чего не видят ослепленные буржуазной рутиной люди, не способные понять, сколько порыва к свету и инициативности развертывается теперь в народных «низах» благодаря советской организации. Во-вторых, условием экономического подъема является и повышение дисциплины трудящихся, уменья работать, спорости, интенсивности труда, лучшей его организации.
…На очередь надо поставить, практически применять и испытать сдельную плату, применение многого, что есть научного и прогрессивного в системе Тейлора, соразмерение заработка с общими итогами выработки продукта или эксплуатационных результатов железнодорожного и водного транспорта и т.д., и т.п.
…только социализм, уничтожая классы и, следовательно, порабощение масс, впервые открывает дорогу для соревнования действительно в массовом масштабе. И именно советская организация, переходя от формального демократизма буржуазной республики к действительному участию трудящихся масс в управлении, впервые ставит широко соревнование. В политической области это гораздо легче поставить, чем в экономической, но для успеха социализма важно именно последнее» (т.36, с.184, 185, 187, 188, 190).
То, что сопротивление новому учету и контролю за производством и распределением со стороны эксплуататоров и их приказчиков станет нарастать, будут возрастать попытки свернуть ненавистную им власть бедноты за счет внесения в общество элементов неуравновешенности и хаоса, всё это Ленин предвидел: «И, разумеется, все элементы разложения старого общества, неизбежно весьма многочисленные, связанные преимущественно с мелкой буржуазией (ибо ее всякая война и всякий кризис разоряет и губит прежде всего), не могут не «показать себя» при таком глубоком перевороте. А «показать себя» элементы разложения не могут иначе, как увеличением преступлений, хулиганства, подкупа, спекуляций, безобразий всякого рода. Чтобы сладить с этим, нужно время и нужна железная рука.» (т.36, с.195).
Впереди ещё была вся тяжесть гражданской войны, принесенная в Россию собственной буржуазией и помещиками и привлекшая на свою сторону четырнадцать армий интервентов. Но до чего же их ненавидел собственный народ, если в «самом слабом звене империализма» разгромил всех. Неспроста в короткую передышку лета 1918 года Ленин позволил себе иронизировать: «Пролетариат в Европе нисколько не больше зачумлен, чем в России, а трудней там начало революции потому, что там нет во главе власти ни идиотов, вроде Романова, ни хвастунов, вроде Керенского, а есть серьезные руководители капитализма, чего в России не было». (т.36, с.269).
Поэтому весьма характерны частые упоминания Ленина о необходимости учитывать «опыт руководителей» трестов и синдикатов, «особенно в Америке». Поскольку Советская власть в России переходила к строительству одного государственного треста (синдиката), опираясь в учете и контроле на банковскую систему управления, такая власть не могла не учитывать опыта банковской работы в наиболее передовых странах капитализма. В то же время, опыт российских руководителей банковской системы, экономически приведших страну к банкротству, никого не мог заинтересовать. Советская власть была готова привлечь буржуазных специалистов Запада, ибо с опорой на буржуазных западных специалистов Ленин создавал свой экономический труд «Империализм, как высшая стадия капитализма».
Но впереди у Советской власти были два с половиной года гражданской войны. Ведущий экономист большевизма И.И.Скворцов-Степанов в таких условиях занимал пост наркома финансов в правительстве Ленина, отодвинув на перспективу разработку экономических основ электрификации всей страны. И только когда промышленный потенциал молодой Советской республики был полностью парализован и стервятники прекратили рвать на части истерзанное войной тело страны, страна смогла, наконец, приступить к решению экономических задач. В такой ситуации электрификацию пришлось начинать не с машин, а с опорой на обычную лошадку крестьянина-середняка, усилиями которой стала осуществляться транспортировка первых энергоресурсов, каковыми по доступности оказались дрова.
Только в конце декабря 1920 года Ленин объединит всю экономическую базу Советской России в «электрификации всей страны» и назовет её «второй программой партии». В результате «вторая программа» объединит в стране Советов разрозненные звенья капиталистического синдиката в один. То, что в условиях империализма начиналось с объединения производств «угля и железа», в Советской России объединилось в единое производство, а место ведущих капиталистических банков заняла система единого государственного банка. «Общества-матери», «дочерние» и «внучатые общества» займут положение подконтрольное как планированию, так и банковскому контролю затрат в товарных оборотах. Экономическая политика формирования цен в Советской России развернулась первоначально на бумажных набросках плана ГОЭЛРО, от ввода которого в работу приводился в действие весь промышленный потенциал республики. Вместе с тем приходилось решать вопросы сдачи в концессию части нефти и леса ведущим трестам и синдикатам Запада, чтобы закупить необходимые машины и трактора. А революционная мысль уже прогнозировала цены на выпускаемую продукцию, в зависимости от затрат топлива на тепловые двигатели. Соответственно место капиталистической прибыли необходимо было переключить на интересы самых широких слоев населения Советской России.
В сложившейся новой экономической политике РСФСР роль правительства отходила на второй план, поскольку на первое место выдвигалось развитие коммунизма, строящееся на основе двух программ партии: советская власть –политическая программа, и электрификация всей страны – экономическая программа. Соответственно первую программу возглавил Генеральный секретарь партии большевиков Иосиф Виссарионович Сталин, а вторую программу – Иван Иванович Скворцов-Степанов. Основными рупорами выражения двух программ партии становились газеты «Правда» и «Известия».
Электрификацию Скворцов-Степанов в своей книге «Электрификация РСФСР в связи с переходной фазой мирового хозяйства» сравнит с архитектурой, которая невозможна без плана: «Как архитектор, который начал бы стоить без плана, толком ничего не построит, так и в социалистическом государстве рабочий класс был бы осужден топтаться на месте, разрушать едва начатое, снова и снова подходить с другого конца, опять забрасывать недоделанное и т.д., если бы он не выяснил и не сказал себе, к чему он должен идти, что и как надо построить».
На мировую арену выходило социалистическое государство, взявшее за основу экономическую модель развития капиталистической монополии. Отличие этого государства от капиталистической модели состояло в том, что оно предложило научно-революционную модель развития всей экономики страны в одной государственной монополии. Планомерное развитие одной социалистической корпорации исключало кризисы и войны, присущие жизни разрозненных капиталистических трестов и синдикатов. Но между социалистическим и капиталистическим государствами лежала пропасть интересов получения прибыли. «Пока есть государство, – говорил Ленин, – нет свободы, когда будет свобода, не будет государства». Для того чтобы не стало государства, должна отмереть денежная система.
Однако, проблема денежного контроля в стране, можно сказать, становилась самой трудной. Во-первых, сама денежная система в результате войны и кризиса обанкротилась. А, во-вторых, доведенный до крайнего изнеможения промышленный потенциал России, требовал крупных капитальных вложений. Поэтому электрификация всей России начинается с концессии, как уступки империализму в сдаче не более одной трети нефти, леса и продовольствия (продажа пшеницы). Концессия вводилась с целью получить с крупных трестов и синдикатов в качестве налога часть нефтепродуктов, которые остро требовались для оживления работы остановленного производства, и получения денежных средств от концессионеров на закупку машин для плана ГОЭЛРО и тракторов для сельского хозяйства. На период закупки машин и прочей техники для плана ГОЭЛРО пришлось даже вводить НЭП и дозволять западным «благодетелям» осуществлять политику государства в государстве в тех анклавах, где осуществлялась концессия. Пришлось обменять на машины и технику драгоценные запасы и украшения, поскольку на место золотого запаса в акционерных обществах капитализма был возведен уставной капитал, состоящий из ценных бумаг, выпускаемый также банковской системой. Причем доля уставного капитала в ценных бумагах империалистических хищников была очень размыта, по принципу хозяина, который как хочет, так и ворочает. Поэтому, вводя концессию, Ленин прямо говорил о том, что «мы их купим капиталистической прибылью».
И хотя пролетарский вождь очень положительно характеризовал хозяев империалистических трестов и синдикатов, предлагал учиться их опыту организации производства, он был вынужден делать это на фоне атрофированности экономического управления в России. Ибо доставшийся в наследство от российской власти опыт в условиях мировой войны отличался умением закрывать глаза на зависимость от иностранных банков. В соревновании с Японией экономика России оставалась ещё большим феодалом, чем японская, с которой в начале мировой войны оспаривалось пятое место в мире по развитию. А возглавлявшие империалистический список Англия и США научились перекладывать трудности «роста» на других, играя одновременно на феодальных слабостях России и ведя её экономику к банкротству. Имея энергоресурсы, металлы и сельское хозяйство капиталистические хозяева России постоянно лезла в долги к Западу и никак не могли проявить самостоятельность в развитии. Не случайно Ленин, говоря о «капиталистах» в России, добавлял «и помещики», поскольку у российских буржуа для экономического развития на первое место выдвигался не язык статистики, необходимый для понимания проблем и поисков путей развития, а феодальная тяга «загонять» своих подчиненных в полностью зависимое состояние. Эта тяга к зависимости своих подчиненных отражалась и на экономическом положении страны, при котором, имея несметные ресурсные богатства, Россия лезла в долговую зависимость к западным банкам, а вовсе не стремилась создать независимые от них империалистические монополии. Соответственно, зависимая от банков Запада, экономика России, посредством своей банковской системы управления невольно трансформировала на население страны эту способность быть постоянно зависимыми от кого-то.
Нельзя сказать, что английские и американские буржуа морально были лучше своих российских компаньонов, но в условиях мировой войны они сумели приобщить наиболее широкие слои населения к вывозу капитала, что оборачивалось возвратом уже прибыли в собственную банковскую систему. И хотя в массовом масштабе такая политика порождала ростовщиков и рантье, но возврат из других стран процентов прибыли в период войны удерживал экономику на плаву. В результате такой политики ведущие империалисты уходили от проблем классовой борьбы и переводили наиболее тяжелые и грязные производства в слаборазвитые страны, предлагая туземным народам обслуживать их интересы так же хорошо, как хорошо они когда-то за них воевали, обеспечивая колониальную политику. Россия же в империалистической реальности оказалась с властью, которая очень хотела во всем походить на мировых финансовых королей, но при этом ещё и оставалась с мировоззрением крепостничества. Что и явилось причиной сползание в «самое слабое звено в цепи империализма».
Спустя десятилетие, к 1930 году, ситуация изменилась с точностью до наоборот.
Империалистическая система банков уже тогда, в начальный период своего существования, грешила надуванием финансовых пузырей, с чем и входила в мировой экономический кризис. А ведь прошло только десять лет после объявления Лениным плана ГОЭЛРО. На фоне бурной индустриализации в СССР впервые показала себя система управления государственным банком, проявив те качества, которые необходимы денежной системе как посреднику, а не хозяину, в товарообороте.
Поскольку тема «Ленинская электрификация как оружие мировой революции пролетариата» и «Мировой рынок как олицетворение мира насилия» автором этих строк уже представлена на сайтах большевиков в Интернете, поэтому нет необходимости заострять внимание на роли банковской системы в экономической политике империалистических государств и отражении её последствий на мировой арене в целом. Потому что, говоря о банках при империализме, надо ещё и видеть перспективу. То есть, надо видеть то, как банки будут утрачивать свои посреднические функции при социализме и окажутся вынуждены передавать систему учета в построении бесклассового общества другим ценностям. Это значит, надо говорить о коммунизме и тех экономических предпосылках, которые сделают денежную систему ненужной и передадут функции учета и контроля другой системе.
Что касается вопроса передачи функций учета и контроля другой системе, то тут банковская система империализма знает, на кого надо наносить удар. Поскольку кроме Ленина и Сталина этот вопрос больше никто не ставил, то все удары идут в их сторону. Но борясь со Сталиным в ХХ веке, империализм был вынужден содействовать развитию капитализма в Третьем мире, куда вывозил капиталы и откуда стали накатываться волны национально-освободительной борьбы. Экономическое проявление самостоятельности в этой борьбу у таких стран как Индия, Бразилия стало стихийно проявляться в зачатках модели обособленной электрификации, стремящейся к самостоятельности. А раздуваемые финансовые пузыри возле «голубых фишек» ведущих стран империализма на деле являлось прикрытием империалистического паразитизма, ведущего к умиранию капитализма Кризис капитализма всего лишь обнажил гниение этого пузыря паразитизма. В то же время развитие слабых стран в большей степени оказалось обусловлено сталинской моделью развития. Как же тут не понять горе современного империализма, ещё недавно успешно «победившего» мертвого Сталина в СССР, и теперь столкнувшегося с его «вторым пришествием» на стороне слаборазвитого мира… Месть обреченных обернулось патологической ненавистью идеологической машины империализма к Сталину.
Опираясь на идеалы национально-освободительной борьбы, развивающиеся страны во второй половине ХХ века ничуть не хуже России нэповской устремились к высотам индустриализации, не взирая на погружающийся в хаос империалистический Запад. При этом характерно то, что Китай ныне возглавил это развитие, вырвавшись на втрое место в мире по ВВП. И на этом пути КПК не опустила портрет Сталина, а несет его.
В то же время надо учитывать парализующую силу денежных систем, сложившуюся давно и притягивающую как магнит обывателя в настоящее время. Денежные потоки стали тем средством, которое позволяет государственным системам переживать процессы гниения обществ и не испытывать от этого беспокойства, пока кризисные или военные действия не поставят жизненный уровень населения на грань выживания. Проблемы основ спекуляции и частного хозяйства капитализма ставились Лениным так: «Деньги, это – свидетельство на получение общественного богатства, и многомиллионный слой мелких собственников, крепко держа это свидетельство, прячет его от «государства», ни в какой и коммунизм не веря, «отсиживаясь» от пролетарской бури. Либо мы подчиним своему учету и контролю этого мелкого буржуа, либо он скинет нашу, рабочую, власть неизбежно и неминуемо, как скидывали революцию Наполеоны и Кавеньяки, именно на этой мелкособственнической почве и произрастающие. Так стоит вопрос». (т.36, с.297-298).
При социализме банковская система заняла положение посредника в деле производства и реализации товарной продукции. Её функционирование, в сталинский период экономической политики и в период политики хрущевско-брежневского руководства в СССР, сильно отличается как по форме, так и по содержанию контроля. В сталинский период вся экономическая база страны широко контролируется прежде всего в деле учета энергоресурсов. Их производство, поступление в оборот и расход на выпуск продукции в народном хозяйстве становятся первостепенной статистикой, ориентирующий рабочий класс в сторону снижения энергозатрат. Такой подход к экономике делает денежную базу полностью зависимой от ведущей роли «черного золота». Но чтобы такое положение динамично развивалось, от рабочего класса и его политического авангарда, контролирующих эту систему, требовалось непрерывное повышение производительности труда, в пропорции, соответствующей повышению прожиточного минимума подавляющего большинства населения.
Как это отражалось на банковской системе управления народным хозяйством? Банковская система, дотягивающаяся своими нитями отчетов до каждой тепловой электростанции (ТЭС) и машинотракторной станции (МТС) на селе, контролировала денежную составляющую затрат топлива, образующуюся в себестоимости выработки электроэнергии на электростанции и продукции МТС на селе. Основная задача банковского контроля сводилась к тому, чтобы топливная составляющая не превышала 50% от себестоимости выпускаемой продукции (электроэнергии на ТЭС и продуктов сельскохозяйственного назначения, вырабатываемых с помощью механического привода МТС). А задача народного контроля преследовала цели: исключить инфляцию и повысить выпуск электроэнергии (или продукции от МТС на селе), постоянно сокращая затраты топлива в себестоимости продукции.
Говоря образно, рабочий класс «банкует» на месте капиталиста только тогда, когда он контролирует предел топливной составляющей, на уровне, не превышающем 50% от себестоимости выпускаемой продукции. Эти 50% в себестоимости и составляют его «золотой» запас, который по своей природе не может храниться в подвале банка и выполнять роль посредника, а наравне с рабочим участвует сам в процессе производства и рабочий контролирует его расход в этом процессе.
Авангард рабочего класса, т.е. его политическая организация, обязана ещё и контролировать уровень повышения производительности труда. Зарекомендовавший себя «стахановский» метод повышения производительности на каждом рабочем месте, был той вершиной, к которой стремилось все советское общество. При таких условиях вступала в дело политика укрощения денежной системы, которая переводила формируемую прибыль в банковской системе социалистического государства на понижение цен выпускаемой продукции. В результате понижения цен на выпускаемую продукцию ценники в магазинах были вынуждены разворачиваться на движение к нулю. И роль банковской системы в таком положении стала заключаться в постепенном переводе учета и контроля на критерий затрат в энергоресурсах, что неминуемо превращало бы банки в энергетические отделы. Построение коммунизма – это и есть полное отмирание банковской системы учета, и перевод учета затрат на эквиваленты энергоресурсов, которые способны осуществлять энергетические отделы общественности. Именно общественности, поскольку государство, как форма насилия одного класса над другим, прекратит свое существование. Причем, общественность, дошедшая до уровня контроля своей жизнедеятельности в затратах энергоресурсов, будет больше напоминать своим поведением образы современных фантастов, у которых инопланетяне так «контролируют» уровень производительных сил, что всегда находят нужные энергетические рычаги для «ухода» от контакта с «непросвещенными» землянами.
Совсем другое дело являет собой хрущевско-брежневская модель отношения к «черному золоту». Тут полный анархо-синдикализм. В руководстве страны не нашлось лидера, способного отстаивать необходимость такого темпа повышения производительности труда, чтобы можно было двигаться к дальнейшему понижению цен и устранению банковской системы, как посредника в обороте выпускаемой продукции. Для анархизма, со времен Маркса, политически свойственно «сложить оружие и заявить об отмене государства». Поэтому, сложить с себя выполнение второй программы партии, т.е. ленинской электрификации, для хрущевско-брежневской рати оказалось проще всего. Для этого они совершили очередное «переодевание» в «верных ленинцев», которым традиционно верили. Соответственно, заявить об отмене социалистического государства и ухватиться за частную собственность можно было только отменой политической практики Сталина, чтобы тем самым сломить Советскую власть, т.е. устранить первую программу партии, выработавшую под его руководством механизмы контроля и учета.
Поэтому, обвиняя во всем Сталина и оглушая этим советскую общественность, новоявленные троцкисты приступили в СССР к оправданию (реабилитации) бывших троцкистов, которые для Хрущева и Брежнева не имели никакого значения, но само действо созданной шумовой завесы на массы позволяли тихо возвращать банковскую систему страны на круги буржуазного реформаторства. Для этого, конечно, потребовалось привести рабочий класс, являвшийся политически активным в сталинский период, в инфантильное состояние хрущевской эпохи. И на месте ещё недавно активного рабочего класса в стране всё больше вырастал простой пролетариат, которого не интересовали проблемы учета и контроля «черного золота». Соответственно функции повышения производительности труда полностью легли на научные кадры, которые в ответ «погнали» проекты гигантских строек. Но воплощение в жизнь гигантских проектов тормозилось реальными возможностями энергетического привода страны «ковать» их. В экономике страны, как в кузнице, затраты топлива в себестоимости резко перешли порог в 50% и оказались в черной зоне перегрева, за 60% барьером, обозначившим инфляцию на месте производительных сил общества. В результате эта инфляция резко дала знать о себе, проявившись в недовольстве масс на уровне «Новочеркасска – 1962». Страна вошла в застой. Зато банковская система на фоне экономический потрясений к 1965 году стала основным экономическим рычагом и посредством косыгинской реформы перевела учет прибыли на денежную основу, превратив тем самым учет и контроль «черного золота» в пустую затею.
Как это выражалось в себестоимости выпуска электроэнергии? Это сопровождалось повсеместным резким увеличением затрат топлива в себестоимости выработки электроэнергии на ТЭС и создало нехватку топлива в выпуске сельскохозяйственной продукции механическим приводом МТС. Этот показатель производительности труда в экономической базе всей страны стали скрывать от масс, отдав его решение на места. Хотя и на местах внедрение новой техники реально понижало затраты топлива на выработку киловатт/часа, но этот показатель утяжелили дополнительно возникшие расходы со стороны. Со стороны вливались все необоснованные затраты за целину, за долгострой, за напрасно посеянную кукурузу, и все они могли отразиться только утяжелением стоимости топлива на ТЭС, поскольку его стало не хватать. Чтобы село перестало требовать топливо, ликвидировали МТС. Людям, не понимающим происходящего, просто намекали, что это их вина, ибо в коллективах появлялись почти пророки, говорящие: «не умеете, пока, товарищи, по настоящему работать…». Требование повышения производительности труда в широком употреблении переложили на ИТР, которых напрягали на увеличение показателей рационализации снизу, в то время как показатели рационализации не были способны повлиять на учет и контроль «черного золота».
Перевод учета прибыли снова на денежную систему сделал банковскую систему ведущей в стране, превратившей затраты энергоресурсов полностью зависимыми от денежной системы. Лишь голос авиаконструктора Антонова в этой ситуации, сравнившего экономику страны с электростанцией, которая стала работать не на увеличение выпуска электроэнергии, а на увеличение затрат топлива (чем больше сжег – тем лучше отработал), оказался услышанным и то в узком кругу. Вход страны в застой вызывал раздражение в обществе, переходящее в горькую иронию, что сопровождалось почти поголовным пьянством. А энергоресурсы, которые оседлала банковская система, устремились на продажу Западу, конечно же, под благими намерениями, «закупки необходимых товаров». Теперь стало известно, что нефть и газ тоже не задерживались в странах социалистического содружества, и подобно Польше, где и по сей день на 95% используется собственный уголь, устремлялись к западным благодетелям. Банковская система социалистического содружества такой товарооборот спокойно превращала в деньги и требовала продажи всё новых порций энергоресурсов, для восстановления балансов. Советские люди сами того не подозревали, что их национальные богатства с чьей-то легкой руки становились подпорками каких-то счетов в западных банках и получали способность раствориться в ценных бумагах «внучек» ведущих конгломератов империализма.
Деньги, как принято понимать, прилипают к деньгам.
Пиком денежной свистопляски и разбазаривания всей страны стал так называемый «путч» ГКЧП в августе 1991 года, который на деле являл собой политический спектакль, призванный скрыть все то, что происходило в это время с отделением национальных богатств страны от широких масс. Спустя двадцать лет так и не появилось сколь-нибудь стоящего сценария тех событий, поскольку даже либеральные журналисты не могут состыковать в единое целое воспоминания главных героев тех дней. Вообще, гекачеписты за двадцать лет всех так запутали, что на место логических выводов пришло раздражение. Такое поведение главных «героев», судя по всему, вполне прогнозировалось, поскольку их «забота» о сохранении СССР была на таком уровне, что позволила тогда и позволяет теперь скрывать главную роль банковской системы в происшедших событиях. ГКЧП, как дымовая завеса, прикрывает собой действие государственного банка, выполнявшему роль главной силы по усилению кризиса и последующему переделу собственности. По сути дела спектакль с ГКЧП понадобился тем силам, которым уже давно требовалось произвести в стране передел собственности, да ещё и как-то при этом отвлечь внимание населения от всего того, что в действительности происходило. Характерно и то, что режиссерами ГКЧП были как раз те лица, которые за предыдущие десятилетия зарекомендовали себя на поприще антисталинизма, а после 1991 года отличились «борьбой» за «демократию», которая оказалась на редкость близка объединению интересов «энергоресурсов и металлов» в ценные бумаги. А те информированные работники ЦК КПСС, которые поверили в «лечебные» способности мирового рынка и лихо шагнули в него, были найдены в августовские дни 1991 года без признаков жизни, дома или возле дома. Потому как возле своих домов они оказывались так же в результате лихого шага с высоты своих балконов. Объединяло уход этих партократов из жизни только одно обстоятельство: они много знали об объемах вывоза ресурсов и перевода получаемой оплаты в западные банки.
На политическую арену «обновленной» России заступал новый слой собственников из горбачевского комсомола, которым и предстояло «разыграть» вариант построения капитализма. И новоявленные хозяева жизни сразу же взялись за банковскую систему управления в России, не забывая при этом использовать предыдущий опыт партократии по развалу социализма. Поэтому все шумовые эффекты заранее направлялись против «сталинизма». Это был вполне закономерный поступок с их стороны, позволивший узкой группе лиц взять управление банковской системой в стране на себя. Только на волне оголтелых обвинений Общества «Единство - за ленинизм и коммунистические идеалы» и его лидера Н.А.Андрееву, являвшихся единственными защитниками политики Сталина, новым империалистам России удалось в очередной раз оболгать сталинскую модель управления и сильно поживиться за её счет. Результатом такой лжи стала «прихватизация» той самой банковской системы, которая в период Сталина осуществляла учет и контроль передовой экономики социализма, а затем, через несколько десятилетий, «перешла» на работу обслуживания частных интересов узкого круга лиц.
Однако, время довольно отчетливо проявило старый негатив пленки с образами поведения «государственных мужей» из состава ГКЧП. Поднявшиеся на политический Олимп советского государства на волне антисталинизма и реабилитации уголовников «холодного лета» 1953 года, они в «холодное лето» 1991 года проявили себя во всем блеске уголовных «бакланов», воспитанных в ближайшем окружении «пахана» с целью отвода от него всякой опасности.
История превращения банковской системы учета и контроля медленно и долго из социализма дрейфовала к капиталистическим берегам благоденствия. Причем, старая партноменклатура, долго расшатывающая систему учета при социализме, позволявшая любым рецидивам расхищений и откровенного разграбления страны, оставаться вне критики широких масс, эта партноменклатура вскоре сама оказалась в стороне от «столбовой» дороги реанимированного капитализма в России и теперь вынуждена получать крохи с того рынка, который по её твердому убеждению должен был «все решить». И мировой рынок все решил в интересах империалистических конгломератов, которые только на нем и способны управлять. В результате те государственные деятели, которым по ленинскому определению предназначалось выполнять две программы партии, чтобы страна развивалась в сторону коммунизма, вместо электрификации всей страны тупо внедряли уголовную «бакланизацию» экономической базы, после чего передача банков под контроль империализма стала вопросом юридической техники, прикрытой со стороны улицы «широким демократическим движением».
Весьма интересен и процесс превращения общенародной собственности «сталинского» социализма в ценные бумаги узкого круга лиц. Ведь энергоресурсы и металлы перевести в ценные бумаги мирового рынка могли только лица, имеющие возможность быть принятыми на самом верху крупнейших банков империализма. А уж введение коммерческой тайны в «обновленной» России представляет из себя полет наивысшей юридической изворотливости, помноженной на заботу о «трудовых отношениях» в производственных коллективах. Лучшей «заботы» о нуждах населения в такой ситуации было не придумать.
Экономическая операция по капитализации экономики разрушенного СССР проводилась обычным акционированием, с приоритетом контрольных функций у банков. Но поскольку капитализм по своей инициативе не может сверху провести честный раздел государственной собственности, то теневой стороной дела стала выступать «ваучеризация», которая и привлекла к себе общественное мнение обещаниями получить каждому по два автомобиля «Волга». Это увлекло значительные слои населения к получению бланка ваучера, что потребовало росписи за обладание его «ценностями». В реальности экономическая операция по переделу собственности во всем повторяла отношения конкистадоров и индейцев, при завоевании Американского континента. Конкистадоры, как известно, широко делились с коренными жителями континента всякими погремушками, чтобы, отвлекая этим внимание, завладеть настоящими золотыми сокровищами индейцев. Ваучер выполнил роль такой же погремушки.
И хотя ваучеру была определена на разных этапах функционирования различная сумма денег, в которую он оценивался, но при акционировании основных фондов производства энергетики, ресурсов и металлов ваучеру делать было нечего. Ибо банковская система России ставила директоров предприятий в полную зависимость от кредиторской или дебеторской задолженности. То есть, экономическое положение предприятий оказывалось между той суммой, которую кредитовал банк, и теми суммами, которые должны были заплатить поставщики за продукцию. Проще говоря, общественное мнение, подогреваемое СМИ, било по директорам за то, что выпускаемая продукция была никому не нужна. Анархия неплатежей на какое-то время разрешилась бартером. Но и бартер вскоре отменили, когда банки ощутили возможность диктовать директорам условия процентных ставок на выдаваемые кредиты. Игра с процентными ставками переросла в дележ процентов от приватизации. Это был прямой путь к банкротству и распродаже за бесценок основных фондов ещё недавно великой державы.
События финансовой неустойчивости, начиная с 1990 года и заканчивая дефолтом в 1998 году, явились периодом растаскивания собственности недавно ещё могучей экономики, закончившиеся созданием финансово-промышленных групп (ФПГ). Следующим этапом должна была стать концентрации банковского капитала в нескольких крупных банках. И в результате концентрации капитала в крупных банках лица новых финансовых олигархов стали проявляться для широкой общественности России. Но среди нескольких тысяч мелких банков дело застопорили как всегда отечественные «помещики», которые традиционно громче всех выступали за «демократию», поэтому заняли «первые места» в российском капитализме. Другое развитие событий, с поглощением мелких банков крупными, грозило войной «своих» со «своими», ибо «первых мест» оказалось занято много. В середине 90-х, в условиях «маски-шоу», созданных спецслужбами, пытались в центре Москвы открытым вооруженным столкновением решить проблему концентрации финансового капитала. Однако, сразу же предпочли условия с «маски-шоу» перенести на окраины страны. Отголосками этих противоречий в последствии придут рейдерские захваты, инициаторы которых попытались восстановить упущенные возможности методом простого захвата. И кое-где собственность слабых владельцев удалось перевести в активы крупных банков, что не удавалось ранее осуществить методом банкротства предприятий. Российский капитализм традиционно принял помещичьи формы, с той лишь разницей, что на место земельной ренты пришла «рента природная», в которую и вписалось множество владельцев с активами энергоресурсов и металлов. Или, как ещё стало привычно говорить, страна «села на трубу» как «на иглу». При таком скопище народу на «трубе» международный империализм отвел российским олигархам такую же экономическую роль, какую уже имеет феодальная Саудовская Аравия и прочие феодальные эмираты.
Следующим этапом закрепления передела собственности стала отечественная энергетика. Как известно, «герои» ваучеризации перешли работать в энергетику. Требовалось только одно: перекрыть всякий контроль снизу за расходом энергоресурсов в отечественном производстве. Поскольку все издержки капитализма, прежде всего вывоза капитала, легли на затраты «черного золота» и стали тем самым утяжелять экономику страны, в виде возросших цен за топливо в тепловых двигателях от личных авто и кончая энергетическими установками, то в деле капитализации экономики для новоявленных олигархов путь населения в коммерческую тайну оказался самым трудным. Ибо пришлось заменить старый КЗОТ на новый Трудовой Кодекс РФ и ввести трудовые договора, подписание которых работниками электростанций впрямую связывалось с коммерческой тайной. Несогласных с такой постановкой вопроса просто выдавили с большой энергетики, перекрыв им Трудовым Кодексом всякую возможность защищаться даже в суде. И коммерческая тайна пошла широко практиковаться по всей стране.
На перспективе коммерческой тайны в российскую действительность ворвался страх банкротства единственных системообразующих предприятий в маленьких городках. А если учесть, что из маленьких городков с единственными предприятиями, возникших на давней волне хрущевских преобразований с целью ухода от контроля и учета масс за «черным золотом», в основном и состоит Россия, то это произведение коммерческой тайны привело власти в коммерческий ужас. Но отступать уже было некуда. Ода капитализму пропета, система учета и контроля передана наиболее приближенным к власти банкам. При этом крупные банки совсем не торопятся кредитовать дышащее на ладан производство. Отчего тихо умирающее производство отзывается громким эхом техногенных аварий и транспортных катастроф. И нависшая экономическая катастрофа снова напоминает события подготовки и ведения Первой мировой войны, когда Россия развалилась полностью за три года. Разница лишь в том, что, в отличие от войны, экономический кризис делает то же самое, но за более продолжительное время. И коммерческий ужас российской власти мог открыть ей простую истину, если бы она почитала Ленина. Но власть так и не узнала как всё это анализировал Ленин столетие назад, хотя активно, на каждом углу, критиковала его.
Однако, для того, чтобы экономический механизм функционировал безотказно, как часы, необходим контроль и учет энергоресурсов в электрификации собственных экономик. Причем совсем неважно социализм это или капитализм. Ведь мирное соревнование двух систем показало возможности планомерно развивать экономический потенциал социализма и капитализма, отодвинув войну, как основное империалистическое орудие для экономического передела мира, и поставив плановую систему в основу развития. Конечно, империалистическим хищникам не нужно плановое развитие, а нужен экономический хаос, в котором они легко проглатывают слабые экономики и потом наживают очень высокие прибыли на этом ограблении. Но социализм для того и прорастает там, где его «затаптывают» (говоря языком «зеркала русской революции» Льва Толстого), чтобы стать противовесом империалистической войне или препятствием грабежу слабых и беззащитных. И если империализму, говоря языком Ленина, удалось на несколько десятилетий «отодвинуть» нас от революции, то место революции заняли народно-освободительные движения. И отпор империализму продолжился.
Между тем за время вхождения в кризис банковская система империализма по форме показала себя в виде основного бастиона защиты капитализма, а по содержанию напомнила деятельность закрытого от внешнего глаза штаба разведки. И защита этого бастиона свелась к тому, чтобы видеть как можно дальше и вести атаку бумажными ассигнациями, а где видимость отсутствует, переложить защиту интересов банков на «пятые колонны». В ответ на это, противостоящая империализму, сила народно-освободительных движений защитила свои устои товарной массой и на их наращивании получила некоторую устойчивость своих товаров и границ. То есть, диктату денег мирового рынка слабые страны оказались способны противопоставить только оборот своего внутреннего рынка, помноженный на разделение труда на рынках таких же горемык. С одной стороны, это создало высокий уровень эксплуатации рабочей силы в слаборазвитых странах, а с другой стороны, перевело производительные силы стран империализма на уровень значительной социальной поддержки, что отразилось на значительной части населения «уходом» в лагерь ростовщичества и рантье. И как показывает разразившийся экономический кризис капитализма, страны империализма делают всё, чтобы сбросить значительные массы собственного населения с социальной поддержки, из-за чего вынуждены сталкиваться с открытым классовым протестом. Ещё недавно радужная картина существования «золотого миллиарда» пришла в противоречие с протестом развивающегося мира. Чем больше слабые страны контролируют собственный оборот, тем больше уходят от ограбления со стороны «золотого миллиарда», ограничивая ему тем самым праздную жизнь. И можно не сомневаться, что эта борьба приведет к необходимости учета производительности труда в развивающемся мире.
Сталинская модель социализма показала, что производительность труда будет контролировать только тот слой населения, который сам производит материальные ценности. Конечно, участвовать в таком контроле за производительными силами готовы все, особенно усердно трудятся всевозможные маклеры капитализма, убежденные, что только через учитываемые ими денежные потоки лучше всего видна производительная сила общества. Однако, надежность учета и контроля производительных сил способна осуществить только та сила, который на своем рабочем месте материально ощущает увеличение выпуска продукции и вместе с этим способна анализировать перспективу на многие годы. Такой анализ необходим как для собственного производства, так и для сравнительного роста для всего общества. Поэтому социализм в сталинской модели выполнял этот контроль за счет производительных сил снизу. А капитализм все равно будет оценивать положение на производстве за счет долговых обязательств, с высоты обзора банковских систем. Банковские системы империализма уж так устроены, что материнские общества вынуждают более слабых союзников (дочерние и внучатые акционерные общества) оплачивать большую часть счетов. Соответственно последние вынуждены на стороне, за счет вывозимого капитала «снимать навар с кастрюли» в слаборазвитых странах, или просто торговать там валютой, чтобы обеспечивать приток прибыли в ведущие банки. В результате, приносимая таким образом прибыль в экономику ведущих стран империализма, заносится на счета банков в качестве производительной силы общества, как бы продуктивно работающей у себя дома.
Если посмотреть на то, как критерий производительности труда перекочевал из западного капитализма в хрущевский социализм, то вырисовывается такая картина. Гигантские планы хрущевского строительства привели в застой, поскольку реализация их требовала опоры на новые мощности, которые ещё не были созданы. Чтобы как-то компенсировать капиталовложения в эти не реальные планы, пришлось изымать средства из планов вполне реальных. Таким образом были ослаблены мощности для наращивания потребительской кооперации, потому как их энергоресурсы были переведены в механизм возведения новых строек. Поднятая волна антисталинизма также выполнила роль дымовой завесы, за которой открылась возможность ведения валютных операций с Западом, потому как общество оказалось не готовым к прямому отражению спекуляций империалистических банков. «Новочеркасск 1962» послужил хорошим предлогом для обоснования необходимости «закупки недостающих товаров», которые оказались за бортом перегруженной советской экономики, по причине вложения «черного золота» в «долгострой». В результате застой социализма оказался питательной средой для насыщения экономики империализма почти дармовыми энергоресурсами.
Чем больше приводилась в негодность потребительская кооперация социализма, тем значительнее возрастали аппетиты Запада к «черному золоту», добываемому социализмом. Причем, западные банки добивались снижения цен на эти энергоресурсы до демпингового значения. Вырученные от продажи нефтедоллары по какой-то схеме тоже оседали в американских или западных банках, ибо закупка внешнеторговыми организациями необходимых «для нужд населения товаров» не нарушала спокойствия нефтедолларов, которые по большей части могли оставаться на счетах тех же банков, переходя с одного счета на другой. На деле же происходило поступление «черного золота» на баланс американского или западноевропейского энергопроизводства, а переработанное завозное топливо заливалось в баки капиталистических автомобилей. Реальная стоимость такого топлива для Запада обходилась по цене тех товаров, что были вывезены из стран Третьего мира и перепроданы социализму. Банки Запада только усиливали вложение долларов в оборот, высасывая с зависимых стран товарную массу на своё потребление.
Такая модель не вполне устраивала империализм. Хотя были и политики, вроде М.Тетчер, считавшие её достаточной, поскольку социализм горбачевской эпохи принял вполне управляемое значение для Запада и даже сбивал демпингом цены на нефть у стран ОПЕК. К тому же объединение двух Германий не обещало ничего хорошего Англии уже в период правления Тетчер. Но империализм изнутри губит жадность получения ещё большей прибыли. Да и советская партноменклатура уже тяготела к особнякам, дворцам и яхтам. Этой партноменклатуре надоело мелочиться под разговоры «для закупки необходимых товаров» для нужд населения, и она открыто пошла на замену политической власти капиталом. Однако, расхваливая доллар и обвиняя во всех бедах советский рубль, горбачевские реформаторы не хотели видеть созданное ими мрачное положение с собственными энергоресурсами. Они все больше нагибали спину советского рабочего, занятого добычей энергоресурсов, уводя от него на Запад лучшее топливо и компенсируя затраты, в лучшем случае, ширпотребом из третьих стран. Во всяком случае, за объемы ширпотреба никто никого не критиковал, и приобретались они по согласованию узкого круга лиц, поскольку для долларов всё же более свойственно ложиться на чей-то счет и не использоваться для какой-либо закупки товаров. Такой оборот для советской экономики только увеличивал объемы застоя, выражаясь перегруженностью топливной составляющей в себестоимости выработки электроэнергии на отечественных электростанциях. Ибо те энергоресурсы, которые «ушли» за Запад, обратно «возвращались» в качестве инфляции, которые банковская система была вынуждена учитывать при затратах на их добычу, включая затем эти суммы в оплату топлива своим энергоустановкам. А если этого не делалось банковской системой, то в ответ возникал теневой рынок. Что и оборачивалось повышением цен по всей цепочке производства и, подобно тому, как банк замалчивал повышение цен в энергопроизводстве, так и энергопроизводство мирилось с повышением топливной составляющей в издержках производства. Всякая критика такого положения дел сразу же получала обвинения в «сталинизме» и быстро сходила на нет.
Получалось так, что своё топливо стало слишком дорогим для отечественных тепловых двигателей, а хлынувшая на внутренний рынок инфляция гасилась всеми неправдами. Самым слабым звеном в деле защиты от инфляции оказался ширпотреб. Партноменклатура не хотела видеть истоки своего кризиса в причине перевода критерия производительности труда на нужды Запада, и рванулась за спасением к доллару. А банковской системе Запада только это и было нужно. Доллар стал традиционно, по колониальному сценарию, загонять рубль в долговую зависимость.
Время лечит! За двадцать лет капиталистической действительности на постсоветском пространстве население сумело оценить фальшивую сущность доллара и уяснить себе первостепенное значение энергоресурсов в экономике. То «черное золото», над которым ещё недавно посмеивались, теперь привлекло серьезное внимание, поскольку, оказалось, что империализм воюет только там, где оно есть. Да и на постсоветском пространстве нефть и газ теперь стали так дороги, что за всеми военными конфликтами и враждой просматривается всё то же желание – владеть именно этим ресурсом, хотя внешне всё прикрывается «правами человека». Однако, владеть энергоресурсами, это ещё не значит правильно ими распорядиться. И в этом смысле банковская система капитализма не являет собой тихую гавань, способную укрыть экономику от кризисных явлений, бушующих в море противоречий. Плыть в таком море противоречий можно только с надежным рулем. Вот таким рулем и является критерий производительности труда. Кто не удержит этот руль в направлении развития, тому суждено сесть на мель или налететь на скалы.
Поэтому говорить о банковских системах капитализма и социализма можно только раздельно. Поскольку империалистический банк пытался и пытается подчинить своему влиянию «черное золото» и от его имени распоряжаться уже долларом, да ещё при этом уповать на «права человека», а не на права Капитала. А социалистический банк существовал только в период руководства страной Лениным и Сталиным, когда «черное золото» доминировало над рублем, делая его зависимым от собственного положения в экономической базе электрификации страны. Начиная с Хрущева советский банк снова пошел в зависимость к доллару, потому как руководство не захотело удерживать руль в направлении движения к бесклассовому обществу.
Зато своей открытостью социализм сталинского периода четко установил действие денежной системы на паритете «черного золота». Роль «черного золота» в экономике социализма показала свое отличие от роли обычного золота, лежащего в подвалах банков тем, что своим участием в обороте подтвердило контроль и учет совершаемого оборота непосредственной долей своего «сжигания» в процессе. Т.е. энергоресурс не лежит где-то в подвале банка и посредством функции денег не влияет со стороны на совершаемый оборот. Энергоресурс сам участвуют в обороте и требует от других участников оборота только одного, постоянного уменьшения доли своего «сжигания». Внешним выражением такого участия становится корректирующая способность производительных сил удерживать паритет денежной массы в себестоимости выпускаемой продукции. Если количество топлива на единицу продукции снизилось, а цены возросли, значит появился сторонний пользователь, который тоже пользуется топливом и выражает свою неоплату в виде нагона волны инфляции. И в этой цепочке на первом месте формирования волны инфляции будет Госплан, который либо включил энергоресурсы в необоснованное строительство, либо кому-то так же необоснованно продал ресурс, а возросшие затраты на используемое «черное золото» положил на собственный оборот страны. Говоря проще, инфляция – это когда на добыче энергоресурса напрягается спина своего рабочего, а прибыль достается кому-то со стороны. Политически такая волна инфляции может оформиться через «левый» или правый уклон. Соответственно, при социализме другого способа борьбы, за учет и контроль над расходом энергоресурсов, нет.
При капитализме «черное золото» так же непосредственно участвует в процессе производства и так же во всем влияет на производительность труда в экономическом балансе стран, выражаясь в низкой цене продукции или принимая на себя все издержки застоя и утяжеляя цены по всей цепочке производственного механизма. На деле же банковская система капитализма передает функции учета доллару, потому как на него ведется мировая продажа нефти. Мировой рынок охотно афишируют коммерческую цену закупок энергоресурсов, но из-за коммерческой тайны никто не говорит о её процентном соотношении в себестоимости вырабатываемой энергии. Кроме того, при капитализме вместо одной государственной монополистической корпорации их несколько частных. Несколько материнских обществ договариваются или враждуют между собой, но форма распределения прибыли осуществляется по частным интересам, хотя ресурсы являются национальным достоянием и контроль за ним должен быть общенародным. Денежная политика крутиться через банки, а реальная подача экономических проблем подается населению через доллар, который требует постоянного укрепления. На практике же такое укрепление оказывается возможным через дешевые ресурсы слабых стран, добраться до которых помогает забота о «правах человека» в ресурсных регионах. На следующем этапе подключаются СМИ и забота о «правах человека» доводиться до уровня действий «судебного пристава», чьи функции и возлагаются на американские войска или НАТО в целом.
Поэтому, когда в США заявляют о том, что мировой кризис начался с проблем в ипотечном кредитовании, - это обратная сторона медали. В действительности лицевая сторона проблем упирается в невозможность американской экономики финансировать столь высокий уровень жизни. Поэтому утяжеляются затраты в единственно возможном «кошельке», которым является себестоимость топлива, участвующего в выработке электроэнергии и, тем самым, становящимся системой жизнеобеспечения населения. С этого показателя начинается рост инфляции, которую долгое время прятали в долговые обязательства. Но в конечном результате собственные долговые обязательства берут страну в такие же клещи, в какие американские бизнесмены привыкли брать зависимый от них бизнес в третьих странах.
Конечно, американский бизнес может сообщить населению своей страны, что экономическое благополучие зависит от минимума затрат «черного золота» в себестоимости отечественных электростанций. Но, как заметил Ленин ещё столетие назад, такая статистика быстро приведет широкие массы к контролю и учету этих самых затрат. Поэтому американскому бизнесу свойственно оставаться в кризисе и изматывать своих соратников по конкурирующим интересам, чтобы по возможности их обанкротить и скупить за бесценок. В крайнем случае, если соперник окажется более сильным и сам скупит за бесценок, порядок слияния и поглощения обеспечит бывшим хозяевам безбедное существование. В итоге, здоровых сил, способных искать выход из этого кризиса, в самих США наблюдать не приходится.
Здоровые силы приходится наблюдать в современном национально-освободительном движении, оседлавшем ныне азы электрификации в экономике собственных стран, и по этой причине обошедших стороной экономический кризис капитализма. И хотя тяга к экономической базе электрификации проявляется в национально-освободительных движениях стихийно, их к этому толкает необходимость контроля оборота собственной продукции. А необходимость контроля собственного оборота приводит к противодействию насилию мирового рынка империализма. Кроме того, растет потребность слабых государств к увеличению производительности труда, что так или иначе приводит к контролю затрат энергоресурсов, учет которых позволяет получать экономию. Соответственно, потребности в разделении труда вынуждают слаборазвитый мир искать возможности для использования внутренних рынков для товарообмена в регионах, близких по затратам и цене. В этом смысле характерен недавний отказ Китая от российского газа из-за его высокой цены, при всем том, что со стороны Сибири к китайской границе газопровод уже подвели. Китайцы сочли более экономичным собственный уголь, поскольку он обходится дешевле цены российского газа, в то время как газ мог бы значительно снизить трудоемкость процесса производства. Что касается политики российских олигархов в проекте газопровода в Китай, то у них можно констатировать «денежнофикацию» на месте понимания электрификации страны. Причем, это характерно не только на продаже газа в Китай, но и на продаже энергоресурсов в собственной стране, которую для виду рекламируют как «национальное достояние». Жажда прибыли у олигархов полностью снесла «крышу».
Таким образом Россия повторяет события развала собственной экономики времен Первой мировой войны. Прошедшее время показало, что экономическая база электрификации трудно поддается пониманию со стороны широких масс. Да и сама история её применения «тонет» во взрывах гражданской войны, когда обстоятельства требовали одной рукой вести военные действия с контрреволюцией и интервенцией, а другая рука уже включалась в выполнение плана ГОЭЛРО. Теперь новый этап электрификации стихийно вырастает из сражений национально-освободительной борьбы слаборазвитых стран, как это показывают страны Юго-Восточной Азии, Латинской Америки и исламского мира. В целом же мировой процесс развивается по научно-революционному обоснованию Ленина.
При этом современный процентщик с ужасом смотрит на портрет Сталина. И ужас этот не от того, что не проходит обида обывателя за вытеснение ростовщика и рантье из подконтрольного стране Советов строительства великой социалистической державы, а от того, что история эта со всей реальностью происходящего грозит повторением низвержения процентщика. Отсюда утрата ориентиров в обвинениях прошлого, переходящая в психоз и истерию. Ибо дело уже не в прошлом, а в перспективе будущего.
Ирония создавшегося мирового экономического кризиса состоит в том, что это кризис банковской системы капитализма. Именно банковская система стала проявлять невозможность сколь-нибудь рационально управлять «золотым миллиардом» населения. Поскольку население это привыкло жить «стрижкой купонов» с развивающегося мира, а развивающийся мир как-то стихийно перестал уважать мировой рынок, обслуживающий запросы «золотого миллиарда». Развивающийся мир начал постепенно контролировать собственный товарооборот, основы которого были заложены Лениным и на практике осуществлены Сталиным. Конечно, до реального марксизма-ленинизма тут ещё далеко, но сам факт бессознательного приобщения к электрификации развивающихся стран говорит о многом. Против объективного развития мирового общественного процесса может возникнуть недовольство, переходящее в протесты, вот только проявляться это недовольство способно в виде психоза или истерики. Ничего другого новым веяниям буржуазии старый мир предложить не способен. И весь исторический опыт развития человечества свидетельствует именно об этом.
Жизненному опыту людей свойственно устанавливать традиции поведения, в которых отражается стремления и надежды, по результатам которых вырабатываются стереотипы поведения и устанавливаются этапы борьбы, на основе которых формируются принципы передового развития. Не является исключением и эпоха «терроризма» банков, вынужденная передать рычаги управления ленинской электрификации и развитию коммунизма, как наиболее передовой системе управления обществом.
И сегодня уже нужно обсуждать принципы борьбы за отмирание денежной системы и установление на практике основ бесклассового общества. Об этом и пойдет речь в заключительной пятой части.
Часть 5. ПРИНЦИП ЕДИНОНАЧАЛИЯ И УКРОЩЕНИЕ БАНКОВСКОЙ СИСТЕМЫ
Капиталу свойственно борется за надежность извлечения наивысшей прибыли везде, где удается, а Труд вынужден борется за надежность систем жизнеобеспечения везде, где рабочие руки производят материальные ценности. Противоречия Труда и Капитала сошлись на базе «черного золота», использование которого одновременно позволяет, как уводить значительные суммы в частную прибыль, так и расширять воспроизводство в широких интересах потребностей населения. Учет и контроль использования «черного золота» со стороны банковских систем империализма всё больше превращает эту систему в своеобразный черпак, которым узкий круг лиц снимает «навар с кастрюли» (т.е прибыль с производства). И всё слагается так потому, что низы не способны сами контролировать банковскую систему учета и контроля. А роль революционного авангарда, призванного осуществлять организацию такого контроля, вязнет в оппортунизме и, по большей части, скатывается на мелкобуржуазный реформизм. Реальные возможности контроля банковской системы при социализме проявились только на партиях ленинского типа, имеющих передового лидера, опирающегося на опыт Сталина.
Сегодня на таком уровне научно-революционного руководства остаются две экономические базы электрификации КНДР и Кубы, где рабочий класс со своим революционным авангардом остаются руководящей силой общества и контролируют банковскую систему. Но, как уже говорилось, экономическая база электрификации появилась пока в зачаточном состоянии в ряде стран с национально-освободительными движениями, при общем промышленном потенциале, равном «мировым фабрикам» по производству ширпотреба. Эти «мировые фабрики» в настоящее время не свалились в мировой экономический кризис капитализма, уготованный банковской системой ведущих стран Запада. В этих странах электрификации экономических баз сложились стихийно, а ведущую роль в этой стихии заняла мелкая буржуазия, поскольку крупная буржуазия космополитична и ей более свойственно идти в русле экономической политики ведущих стран империализма.
Что общего между рабочим классом и мелкой буржуазией на экономической базе электрификации? Общими чертами выражаются национальные интересы, объединенные на идеалах патриотизма и желании развивать отечество. Их связующие экономические нити сходятся на затратах «черного золота» и выражаются в основах единоначалия. Но единоначалие не рождается само по себе, к нему ведет трудный путь единства и борьбы противоположностей. Попутчиком в этом движении не может стать ростовщик или рантье, паразитирующие на товарном производстве. Единство развивается в производственной среде, на общих интересах повышения производительности труда, а борьба сопровождает рабочий класс и мелкую буржуазию постоянно, за результаты труда.
Итак, управление банковской системой при социализме опирается на повышение производительности труда, как капитан опирается на руль корабля, которым управляет в движении. Но при всем этом надо признать, что производительность труда – это такая категория, которую директивно не установишь. Тут требуется обстановка, способствующая формированию созидающей мысли и последующая трансформация этой мысли в практическую плоскость. Без конкурирующей среды создать такую обстановку нереально. К тому же, всё новое, появляясь на свет, вынуждено преодолевать этапы борьбы, иначе оно не жизнеспособно.
Поэтому, возвращаясь к опыту первых лет Советской власти, в которых Ленин говорит про «буржуазное право», остается согласиться с необходимостью «буржуазного права» при социализме на столько, на сколько экономический механизм вынужден использовать старые буржуазные кадры, пока не отмерло само государство. Поэтому НЭП рассматривался в социалистической стране как временное отступление перед крупным капиталом, пока действовали нормы империалистической концессии. О мелкой буржуазии так вопрос не ставился. А то, как ставился вопрос, выразилось уже при сталинском руководстве в Советском Союзе. Ещё сохранились в памяти мелкие перекупщики, типа нынешних владельцев сэконд-хэндов, которые кричали «продаю – покупаю!» в фильмах 50-х годов. Да и нынешние СМИ продолжают критиковать Сталина за сохранение платы на такие социальные блага, как последние классы среднего образования и некоторые услуги медицины. Но главное, ради чего могла использоваться мелкая буржуазия и с успехом использовалась, это – конкуренция с основным производством мелкого ширпотреба. Ибо на ширпотребе мелкий производитель стремился произвести больше и использовал меньше энергоресурсов и сырья. А это обстоятельство вынуждало уже крупную промышленность, если она не имела по данному производству своих стахановцев, ориентироваться на мелкобуржуазные экономичные показатели в работе.
Для большей полноты понимания такой конкуренции при Советской власти, основного производства с мелким частником, необходимо более тщательно изучить материалы газет «Правда» и «Известия», которые в сталинский период развития страны осуществляли политику двух программ партии по строительству бесклассового общества. При этом надо учитывать, что современные намеки буржуазных СМИ на некоторых наркомов и прочих авторитетов, чаще всего троцкистского направления, якобы понимавших, куда надо двигать экономику, представляют собой чистую блажь западной идеологии. Такие выводы не помогали ни социализму, не могли помочь и повышению производительности труда и при капитализме, поскольку имели целью дискредитацию социалистического строя. Повышение производительности труда достигалось большим напряжением масс, встречало много препятствий и натыкалось на простое непонимание. Но именно это движение, получившее название «стахановского», являлось залогом стремительного развития страны, обеспечило успех всего социалистического строительства. При этом нельзя не заметить и того обстоятельства, что выход империалистической Японии в 80-е годы ХХ века на второе место в капиталистическом производстве, так же имитировало стахановский энтузиазм, только проводилось сверху буржуазией и навязывало трудовым коллективам необходимость снижения энергозатрат на обслуживаемом ими конвейере, поскольку проценты от этой экономии, в качестве поощрения, направлялись на повышение заработной платы. Однако, добившись значительных результатов, японские концерны такую практику прекратили, потому, как немудрено с таким контролем за расходом энергоресурсов привести работающий персонал к контролю за параллельными расходами денежных средств в банковской системе, сначала концерна, а потом и всей страны.
Теперь надо обратиться к единоначалию и вспомнить, откуда оно произошло.
Понятие единоначалия появилось в давние времена и относилось к военачальникам, способным воплощать успешное руководство подчиненными, как в боевых условиях, так и в мирном несении службы. Зачатки единоначалия способны были проявляться на ранней стадии, на руководителях более мелкого звена, что являлось залогом служебного роста. Уже в советское время понятие единоначалия вышло за пределы личности и стало приравниваться к принципу поведения. Наиболее концентрированно принцип единоначалия проявился в годы Великой Отечественной войны, сумев выразиться объединением интересов фронта и тыла в едином стремлении победить фашистских захватчиков. На этом направлении проявилась и роль комиссаров, которые, помимо воспитательной работы с подразделением, осуществляли единство действий непосредственно на передовой линии фронта, и в критический момент они часто, личным примером, поднимали красноармейцев в атаку (тип комиссара Клочкова).
Время показало, что не только тяжкий фронтовой опыт способен проявиться в принципе единоначалия. В мирной жизни этот принцип стал находить выражение в решении сложных технических задач, требующих объединения усилий многих производственных звеньев, когда отдельный сбой мог поставить под вопрос выполнение всей задачи и парализовать усилия остальных участников технологической цепочки. В отличие от дезорганизующей роли ЦК КПСС большая энергетика оставила в наследство от социализма огромный опыт централизации производства, что научно Ленин определил ещё для развития электрификации всей страны. Именно этот пример развития большой энергетики как в миниатюре отобразил стремление энергосистемы избавиться от тормозов денежного влияния, и на выработанном принципе единоначалия создать свою систему управления, способную объединять широкие интересы трудовых коллективов на путях дальнейшего развития.
Наибольшая сложность в решениях технических задач как раз и легла на большую энергетику, обусловленную наличием дифференциальных связей и большого количества автоматики. Ей пришлось быстро «вырасти» и потянуть за собой весь технологический привод других отраслей страны. Кроме того, на энергетику легла и основная ответственность за системы жизнеобеспечения населения, незначительный сбой работы которых неизменно вёл бы к недовольству значительных жилых массивов, доходящих по численности населения до миллиона жителей. Поэтому все нормативно-технические документы, регулирующие этот процесс напрямую, стали строиться на мнении передовых специалистов, воплощающих в жизнь как опыт аварий и неполадок, так и вырабатывающих основы надежности работы этого сложного оборудования. В конечном счете, техническая политика в большой энергетике вырабатывала единство действий в технологических процессах, выражая на практике это централизующее действие в качестве принципа единоначалия.
Сама подготовка специалистов-энергетиков начиналась в самом низшем звене работы, требующем от персонала широких знаний действия технологических схем и оперативной дисциплины в части включений и отключений всех узлов и схем. Даже если будущие специалисты приходили работать с высшим образованием, им приходилось начинать с низшего звена работы. Конечно, рядовую чиновничью должность в системах учета мог занять специалист со взглядами «белого воротничка», но он сразу выпадал из обоймы будущих специалистов большой энергетики. Специалисты в энергетике должны безотказно контролировать работу энергетических установок, имея за плечами практический опыт и умения четко взаимодействовать с другими звеньями энергетической цепочки как по горизонтали, так и по вертикали. Уверенность в своих действиях должна проявляться в воздействии на исполнительные механизмы и передаваться в докладах на смежные службы и руководство. Причем язык этих взаимоотношений складывался в течение многих десятилетий, и, в конечном выражении, принял форму выражения оценки состояния подконтрольного оборудования и способности по этим оценкам принимать четкие решения в случае предаварийных или аварийных ситуаций. Хотя конфликты могут возникать в любой рабочей среде, и энергетика не является исключением, но в системе диспетчерского и оперативного управления надежность докладов и выполнения команд – дело святое, тут озабоченные какими-то «больными» вопросами работать не смогут. И служебный рост энергетиков оказался впрямую связан со способностью понимать и воплощать в жизнь выработанный самой жизнью принцип единоначалия, который на практике больше напоминает труд муравьев, организованно выполняющих свои трудовые обязанности без какого-либо руководства со стороны.
Принцип единоначалия стал выше личной неприязни. Поэтому специалисты большой энергетики в общении с другими коллективами быстро определяют для себя наличие у партнеров ориентации на доминирующий в общении сигнал, способный объединять усилия в направлении развиваемого результата, и, если такого объединительного мнения не присутствует, профессионалы уходят от пустого общения. Поэтому, в создающихся временами аварийных ситуациях весть оперативный персонал энергетиков действует как единое целое, стремясь выйти из создавшейся ситуации с наименьшими потерями в технологическом процессе. Спасение систем жизнеобеспечения населения и принцип единоначалия получили такое же выражение в индустриализации, как на поле боя чувство отваги организует волну наступления и ведет накат этой волны до получения жизненно необходимого результата.
Наиболее приближенно к большой энергетике оказались и системы оперативного контроля на транспорте, особенно в авиации. Здесь также много систем контроля, охватывающих работу, как тепловых двигателей, так и персонала. Поскольку персонал и системы контроля отвечают за жизнеобеспечение людей на транспорте, поэтому требования надежности работы технологических систем и контроля их обслуживания, очень высоки. Однако, принцип единоначалия на транспорте выражен не так четко, как в энергетике, отчего вина за аварии чаще всего ложится на диспетчеров или экипаж, оставляя за кадром тыловое обеспечение. А это тянет упрощенный подход и, как следствие, преобладание статистики транспортных катастроф над техногенными авариями энергетиков.
Вся история трагедий с решением технических задач показывает то, что сложившийся в период индустриализации принцип единоначалия больше нужен не самим начальникам, а их подчиненным. Потому, что в реализации поставленных технических задач подчиненные примерно на 90% выполняют отраслевые нормы, и где-то на 10% диспетчерские команды по ведению режимов работы, а их непосредственные руководители в процесс не вмешиваются. А это выражает только то, что непосредственный исполнитель работ в передовых технологических системах всё более вынужден действовать самостоятельно, и его непосредственным корректирующим сигналом стремится стать универсальный экономический показатель работы теплового двигателя. А таким универсальным показателем, наиболее широко определяющим рамки надежности рабочего состояния, концентрированно способен выразиться только показатель расхода топлива. И вся горькая статистика с авариями и катастрофами всего лишь свидетельствует о том, что непосредственному специалисту на тепловом двигателе, обеспечивающему работу его приводного механизма, необходимо представить как можно больше полномочий в контроле экономического показателя, каковым является топливо, т.е. «черное золото».
Поэтому, если мы посмотрим на взаимосвязь управления технологическим процессом и управления банковской системой, то получим следующее. При социализме управление банковской системой в народном хозяйстве должно осуществляться на основе экономии топлива (т.е. «черного золота»), в то же время, как и управление технологическим процессом должно преследовать ту же цель. В результате мы получим эту систему в качестве своеобразного «толкача», вынуждающего разгонять производительность труда на производстве. Но при этом, само производство, разгоняя производительность труда, вынуждено освобождаться от лишнего руководства. Эта роль «лишних чиновников» уготована им на путях создания основ единоначалия, когда нормативно-техническая документация уже так завладевает массами, что материализуется в них, делая роль чиновников по этой части не нужной. То есть, основы единоначалия концентрируют схемы воздействия на производство по той же модели, по какой церковь формировала веками образ святых, воздействие которых на умы и дела прихожан становилось преобладающим. В результате само производство, следуя по такому пути и ориентируясь на показатель «черного золота», склонно больше освобождаться от влияния банковской системы, чем взаимодействовать с ней. Именно такой результат, для движения к бесклассовому обществу, как раз и нужен.
Конечно, передовой «демократ» банковской системы капитализма может сказать, что стает лучше, если современный работник традиционно будет контролировать только то, за что ему платят деньги. Но тогда, учитывая опыт западных монополистов, ему придется тянуть такого работника к контролю ценных бумаг на фондовом рынке, как к наиболее перспективной, с точки зрения «демократии», процедуры учета и контроля за производством. И, как мы видели в работе «Империализм, как высшая стадия капитализма», такая процедура уже тогда вела значительные производительные силы в стан ростовщика и рантье, в результате чего сам Запад за столетие «дорос» до значения «золотого миллиарда». Вот только развивающийся мир за это столетие изменился и больше не хочет содержать этот «золотой миллиард» за счет своего труда и начинает контролировать собственный оборот, с учетом затрат топлива в себестоимости выпускаемой продукции.
Поэтому, куда ни глянь, развитие строится на учете «черного золота», под что его приходится подстраиваться и банковской системе. Банковская система в такой ситуации способна вести учет по национальной денежной единице, которая охватывает отечественную себестоимость продукции. И в этих условиях национальная валюта жизнеспособна лишь на столько, на сколько она способна становиться на паритет затрат в цене «черного золота». Вот это обстоятельство, в свою очередь, и вынуждает национальные интересы обращаться к поиском не только собственных энергоресурсов, но и металлоресурсов. В результате, независимо от того, на какую экономическую базу выходит национальная буржуазия, она чаще всего в зародыше повторяет стремление капиталистической монополии к «углю и железу». Т.е. капиталистическое хозяйство при любом раскладе сил тяготеет к обладанию монополией на энергетический потенциал, переходящий в обладание товарной массой, основой для которой в первую очередь являются металлы. И только это обстоятельство позволяет вновь созданному индустриальному механизму реализоваться на общество в произведенной товарной массе. Но это же обстоятельство, в условиях капитализма, ведет к вывозу капитала и застою на родных производственных мощностях, которое быстро приобретает черты паразитизма. И именно паразитизм сначала привел, а затем позволил доллару спокойно умирать в родной Федеральной резервной системе (ФРС). Потому как ФРС пришлось задыхаться от долгов, которыми банковская система так упорно опутывала весь остальной мир. В результате, торгуя долгами, ФРС дозрела до значения долговой петли на шее всего государства.
В этом спектре экономических взаимоотношений особо выделяется противоречивая роль мелкой буржуазии. Ещё со времен Наполеона мелкая буржуазия стремилась рубить головы всяким авторитетам капитализма. Этот же мотив не замедлил себя проявить при социализме, когда лидеры рабочего класса стали сокращать в стране действие денежной системы и передавать её функции безденежным расчетам. Мелкая буржуазия оказалась способной справа и «слева» оказывать политическое сопротивление, переходя к ожесточенной борьбе, а в случае возможной опоры на созданные крупным западным капиталом «пятые колонны», инициировать вооруженную борьбу. Сдерживать мелкобуржуазные разрушительные свойства капитализм мог только путем приобщения анархо-синдикализма к ростовщичеству и рантье, т.е., перекупая на корню. А социализм одолел разрушительные порывы мелкой буржуазии путем вовлечения её в конкурирующую среду с рабочим классом, при развитии экономической базы электрификации. Эта страница отечественной истории осталась с эпохой Сталина, была не востребована в период застоя и реставрации капитализма, поскольку «верные ленинцы» сочли ниже своего достоинства использовать мелкую буржуазию в деле социалистической электрификации. В результате чего сдали ей всю экономическую базу страны.
Конечно, на производительность труда влияют и научно-технические обновления производства, но они по большей части носят характер расширенного воспроизводства и тянут за собой значительные капиталовложения. Увлечение только научно-техническими нововведениями способно сильно утяжелить общий показатель затрат энергоресурсов на собственные нужды, т.е. на нужды, имеющие отражение в цене себестоимости энергоресурсов на отечественные тепловые двигатели, приводящие в движение весь механический привод страны, от автомобиля до электростанции. Это вызовет рост цен на собственное топливо и станет прямой дорогой в застой.
Если взглянуть на экономическую сущность застоя, то она будет выглядеть так. Государство увеличивает капиталовложения в какие-то мероприятия, но не подкрепляет их увеличение соответствующим паритетом производительности труда. То есть, материальные и денежные средства пошли на финансирование чего-то очень нужного для населения, но при этом они не выразились соответствующей суммой профицита в бюджете, полученной на основании сэкономленного «черного золота». В результате такие вложения сразу же утяжеляют стоимость «черного золота», потому что затраты в народном хозяйстве можно будет переложить только на этот паритет. Поскольку паритет «черного золота» принимает на себя такой экономический груз и передает его по всей экономической цепочке электрификации, что и находит последствия в повышении цены на всю выпускаемую продукцию, которая либо подорожает сразу на прилавке, если банковская система будет вести себя честно, либо вызовет ползучую инфляцию и спекулятивный рынок, если банковская система сделает вид, что ничего не происходит. На деле же будет происходить увеличение цены на энергоресурсы, содержащиеся в емкостях для хранения мазута на электростанциях и кончая бензобаками простых автомобилей. Это и есть застой. Причем, застою безразлично: капитализм это или социализм. Застой лишь показывает неспособность власти контролировать энергоресурсы.
Причем при социализме это сразу ведет к повышению цен, хотя на прилавках так прямо не выражается, потому, как власти не хотят показать себя с плохой стороны. А капитализм пытается перевести научно-технические нововведения в развивающийся мир, т.е. осуществляет вывоз капитала, чтобы за счет дешевой рабочей силы снять наибольшую прибыль. Но в развивающемся мире к делу подключается национально ориентированная буржуазия, которая за счет мелкого товаропроизводителя начинает развивать дальше производительные силы и получает с этого свою долю выгоды. В конечном результате, контроль за оборотом товаров приводит к контролю за себестоимостью продукции, и всё это неминуемо ведёт как к учету энергоресурсов, так и контролю банковской системы. Отчего банковская система империализма, привыкшая только «снимать навар с кастрюли», неминуемо скатывается на обочину основной экономической магистрали мирового развития, из-за невозможности осуществлять контроль в широких интересах.
Мировой рынок, осуществляющий экономическую экспансию в узких интересах империалистических конгломератов, в деле кредитования («длинные деньги») обходит стороной внутренние рынки развивающихся стран, предлагая взамен инвестиции («короткие деньги»), ориентированные на быстрое получение прибыли и уход. И развивающиеся страны вынуждены искать свои пути кредитования, сопровождающиеся наименьшими потерями у себя дома, в отличие от «закона джунглей» банков ведущих стран Запада. Таким образом, политика Запада по введению долговых обязательств и неумеренная работа станка по выпуску денежных купюр, доводят выгодное «прокручивание» долларов до значения собственных долгов, которые уходят в рост третьим странам и ложатся тяжелым бременем, скажем, в ФРС США, где со временем становятся мертвым грузом, теряющим способность воздействовать на экономический механизм третьих стран, окрепших в собственных оборотах товарной массы. Итоговый рост долговых обязательств доходит до умопомрачительных цифр, которые становятся непосильны для самих банков и, подобно гирям на ногах, сковывают всякое развитие экономики.
Поэтому, говорить о банках и ориентироваться при этом только на денежные показатели, дело пустое. Это путь в раздувание финансовых пузырей. Как уже говорилось ранее, тут руку надо держать на рулевом колесе производительности труда.
Производительность труда вместе с тем является единственным экономическим показателем, в котором, посредством учета энергозатрат, рабочий класс способен выходить на широкий контроль банковской системы. Это во многом перекликается со значением заработной платы, с той лишь разницей, что добавляет к зарплате ещё и социальные льготы, которые формируются также через экономию энергозатрат и выполняют в банке ту же функцию наполнения, только в качестве их источников софинансирования. А в конечном результате такой учет устанавливает надежность приоритета энергозатрат над денежным показателем.
Почему постановка вопроса о контроле над банками должна быть через энергозатраты?
Да потому, что другого контроля над банковской системой не получится. Другой контроль – это всё то, что на сегодняшний день выработано мировым империализмом и не может уместиться в широкие рамки народных запросов. Даже в наиболее развитых странах Запада, где для населения создаются все условия, чтобы стать коллективным капиталистом, за счет политики ограбления развивающегося мира, но и там этот коллективный процентщик никаких рычагов для контроля банков не имеет. Он только становится лояльным к политике банков, за что получает от них нечто вроде доли с процента.
Но, говоря о контроле банков, нельзя обойти тему того, чем плоха предлагаемая система контроля банков нынешней социал-демократией, в том числе и российской КПРФ?
Дело в том, что у социал-демократов дело не идет дальше разговоров о национализации ресурсов. А предлагаемые решения по восстановлению разрушенной экономики страны сводятся к научно-техническим проектам строительства новых производственных мощностей. Тут ещё надо учитывать, что реконструкция или модернизация старых мощностей может обойтись дороже нового строительства. И ни слова не говорится о контроле снизу за банковской системой. Такой путь сразу ведет в застой. Потому что в этом движении отсутствует «вторая нога», а именно, контроль за производительностью труда со стороны рабочего класса. Ибо только рабочий класс, контролирующий свою производительность труда, способен подниматься на высоту контроля банковской системы и массово в этом контроле участвовать. Никакой чиновник от социал-демократии или группа чиновников этого в массовом масштабе делать не смогут и не будут. Тем более, в хрущевско-брежневсий период эти социал-демократы полностью подтвердили свою неспособность осуществлять контроль банковской системы. Поэтому не зря Сталин на XIV съезде РКП/б назвал нефть «жизненным нервом» «борьбы мировых держав за преобладание как во время мира, так и во время войны». Только опирался Сталин в этой борьбе на рабочий класс, а не на отдельных чиновников от партноменклатуры.
Нефть и стала тем «жизненным нервом», который определяет поведение банковской системы. Любая политическая система, которая будет руководить .в государстве, так или иначе будет вынуждена управлять посредством банковской системы. И если члены КПРФ не говорят о том, как они намерены управлять посредством банков и привлекать к контролю за энергоресурсами широкие массы, прежде всего рабочий класс, то, стало быть, нет никаких оснований надеяться на социализм со сталинской моделью. Потому что всякий другой «социализм» это – вариант буржуазного парламентаризма. А чтобы контроль банковской системы рабочим классом был возможен, нужен политический авангард ленинско-сталинского типа, который обеспечит своему классу доступ к такому контролю и развернет на деле всеобщую политику повышения производительности труда. Ибо, приходится повторить, все разговоры о «плохом» Сталине, не более чем прикрытие вопроса о контроле банков. Потому как сталинский контроль перехватывает бразды правления у системы империализма, потрясая её до основания тем, что вводит экономическую базу электрификации. На практике это выражается контролем снизу за банковской системой и передаче банкам функций по организации понижения цен.
Из сказанного вытекает, что нынешние социал-демократы России предлагают для вывода страны из коллапса тип поведения «хорошего помещика», в отличие от «помещика плохого», уже управляющего страной. Ведь их способ руководства, это – централизация на политбюро, исключающая централизацию двух программ партии на массы. Т.е., никакой ленинской электрификации по выводу страны из экономической катастрофы в их политике и близко нет. На деле, это снова возвращение к брежневскому застою, с формированием мелкобуржуазных течений, на волне истерии которого произойдет передача власти олигархическому капиталу. И всякие разговоры о китайском «социализме» для нашей страны не уместны. Потому, что революция ещё столетие назад поставила в России вопрос об управлении банковской системой, а не наоборот.
А вот что касается КПРФ, то в порыве поисков спасения страны этой партии пришлось бы рвать с политикой бывшей партократии, составившей лицо нынешней «парламентской оппозиции», в том, что на место управления при социализме ставилась «всякая кухарка», которая, якобы по «заявлению» Ленина, должна управлять страной. Только вот Ленин говорил об управлении страной посредством банковской системы. И как быть тогда с «кухаркой»? Ведь предлагают то нам теперь «природную ренту» и научно-техническую революцию люди из руководства КПРФ, хорошо понимающие значение земельной ренты для феодального помещика… Нет уж, спасибо! Мы этими лицами, с устремленными в даль глазами, насытились. Ибо их взгляды, дальше устремленности к очередному «поместью» и услугам за казенный счет, не распространяются.
Впрочем, для современного империализма, оказавшегося в кризисе, вопрос с повышением производительности труда вполне актуален и злободневен. Тут тоже считают и также делают выводы. Но считают по-другому. И счетоводами являются… банкиры. Потому как всякое повышение или понижение производительности труда просчитывается в долларах. При этом респектабельные дяди готовы согласятся с тем, что в банковской системе нагнали финансовых пузырей, но не согласятся с пузырями в оценке производительности труда. Они будут даже уверять, что в оценках учета производительности труда были точны, как снайперы с прицелом. Поскольку признание ошибочности учета этого показателя в долларах потянет за собой ошибочность взглядов империализма в подходах к развивающемуся миру, на деле обозначающего грабеж. В таком случае надо будет оплачивать нанесенный ущерб. И что тогда будет с финансовыми пузырями в банковской системе, имитирующих своей надутостью могущество западных финансистов… Ведь так можно будет дойти до выплаты компенсаций за колониальное разграбление мира, если только признать настоящий уровень производительных сил по обороту товаров, а не приниженное его значение по расчетам мирового рынка в развивающемся мире.
Тут стоит коснуться и доверия банкиров в бизнесе и поговорить о тех «производственных» показателях, которые они выносят на широкую публику.
Сама по себе тема доверия в бизнесе звучит часто и произносится, как правило, людьми от бизнеса. И они готовы утверждать, что деньги без доверия – ничего не значат. Однако, природа этого выражения никогда не раскрывается для чужаков, а для взгляда со стороны больше напоминает заклинание. Собственно доверие в бизнес-планах является основой для «сведения балансов», когда партнеры предпочитают знать о возможностях друг друга, чтобы деньги, вкладываемые в оборот, не сгорали из-за дефицита или не обесценились в излишках. Это даже больше напоминает одну частушку, когда два цыгана убеждают друг друга почти в родстве, поскольку один цыган ворует лошадей, а другой цыган ворует сани. Т.е. тема родства душ призвана заменить роль доверия, когда каждый узнает из «первых рук» о состоянии бизнеса у партнера и строит под это свои планы. В конечном счете, на основании такого доверия строятся планы и растет бизнес. В то же время утверждать, что у одного бизнесмена, например, увеличивающего производственные мощности, для «сходимости балансов» требуется сделка с другим бизнесменом в том, чтобы он поставил к зиме больше транспортных средств для вывоза продукции, всё ограничится только их интересами, – будет не серьёзно. Серьёзно все становится тогда, когда владельцу транспортных средств потребуется скидка под заказ, осуществляемая на территории третьей стороны этих взаимоотношений, которая может быть организована банком, контролирующим всех участников этих взаимоотношений. И банк с большой охотой станет на сторону первых двух участников сделки и профинансирует их оборот, чтобы ослабить третью сторону, вовлекаемую в эти взаимоотношения. Третья сторона будет платить за всё, за скидку для транспортного участника этой сделки и за обеспечение прибыли с оборота, как основным участникам сделки, так и банку, их профинансировавшему. И такую схему взаимоотношений, чаще всего американского или европейского приложения капитала, в качестве третьей стороны сделки выбирает страну развивающегося мира, которая платит как за увеличение прибыли «золотого миллиарда», так и за «красивую» жизнь. При этом банковская система империализма в долларах, на которые осуществляется продажа нефти, подсчитывает повышение собственной производительности труда.
В каком же виде выражаются мотивы производительности труда бизнесом, субсидирующим деньги на подобный оборот?
Вообще, если отталкиваться от интервью с такими бизнесменами на телеканалах, обслуживаемых непосредственно бизнес, то их поведение следует разделить на две части. В первой части, когда серьезных ударов мирового кризиса ещё не ощущалось, эти бойкие «ребята» обсуждали в основном транспортные аспекты доставки тех или иных товаров, которые почти всегда оказывались определяющими в их бизнесе. Коммерческая тайна обязывала их об остальном состоянии дел помалкивать. Получалось нечто похожее на известную юмореску горбачевского периода, когда на профсоюзном собрании ликёро-водочного завода выступает только один начальник транспортного цеха, и, по его «анализу», составляется статистика производительности труда. Во второй части, когда мировой экономический кризис капитализма закружил весь бизнес в жестких объятиях, эти «ребята» как-то быстро перестроились, и их кругозор стал задевать широкие экономические аспекты, напоминающие взгляды обитателей тонущего корабля, желающих поскорее покинуть транспортное средство и сразу взойти на спасительный берег.
Ну, а если всю эту суету, предлагаемую СМИ, оставить бизнесменам на идеологическую раскачку, за которой стоят всего лишь цены акций, ради которых создается «хороший тон» на телеэкране, то наружу выплывает всё та же тема доверия, за которой вырастают обычные планы извлечения наивысшей прибыли. Отчего показателям повышения производительности труда в эпоху империализма отводится элементарная роль разменной монеты, призванной сохранять значение доллара.
Поэтому, продолжая обсуждение банковской системы империализма, нельзя упускать из виду основные критерии его коррекции, это – повышение производительности труда и принцип единоначалия. Если мы их теряем, то сразу становимся пленниками долговых обязательств банка.
Поэтому во всем этом экономическом механизме затраты энергоресурсов приобретают первостепенное значение, поскольку становятся основным цементирующим составом как производительности труда, так и принципа единоначалия. И такой путь развития характерен социализму, хотя, теоретически, это может быть применимо и к капитализму. Разница в отношении к денежной системе. Причем, чем выше уровень развития, тем значительнее фактор энергоресурсов отражается на производительности труда, отодвигая местные денежные единицы учета на резервные позиции. Такое положение учета способствовало появлению зачатков единоначалия на производстве и продолжает усиливать фактор единоначалия, как необходимую меру взаимодействия работника и машины, позволяющей совершенствоваться машине дальше, в результате чего высвобождающей работника от части функций и перекладывающей их на исполнительные механизмы привода. При этом сам работник исходит из требований повышения жизненного уровня за счет повышения производительности труда. В реальности принцип единоначалия становится основой самодисциплины работника, поскольку стабилизирует работу производства, выводя из его обслуживания обычного чиновника, способного контролировать работу не далее отведенных ему рамок..
Не случайно все кризисные явления в экономике сопровождаются на практике авариями и катастрофами, приводящими ко многим человеческим жертвам. Что указывает на отсутствие самодисциплины в тех звеньях, которые отвечают за контроль надежности работы тепловых двигателей, ибо эта самодисциплина основывается на расширенном воспроизводстве этих самых тепловых двигателей и их постоянном усовершенствовании. Люди гибнут там, где перестает действовать устойчивое взаимодействие человек-машина и машина выходит из подчинения человека. Именно чиновничий фактор вынуждает работника обслуживать изношенное до полумертвого состояния оборудование, ответственность за которое несет банковская система учета и контроля основных фондов. Банковская система во всем этом пытается выглядеть сторонним наблюдателем, всего лишь заинтересованным в увеличении цены акций на эти фонды, а коммерческая тайна позволяет рекламировать их как новые, безо всякого на то «омоложения» этих фондов. Просто, по своей натуре, банковской системе нужны новые источники прибыли, и она их может получить в развивающемся мире, без больших вложений. Зачем же рисковать у себя дома и вкладывать деньги в изношенное старьё, ведь аварии и катастрофы, даже если они возникают дома, потом хорошо компенсируются из государственного кармана, при этом деньги налогоплательщиков вполне успешно привлекаются на замену изношенных фондов. Отчего установившейся контроль за банковской системой становится только отголоском горького опыта, да и то своеобразным способом перекладывания вины на других. Порядок контроля такой, что позволяет банкирам в нужных случаях подставлять технических руководителей под критику общественности, а при поступлении средств на устранение аварий из государственного кармана загребать их на счета в своем банке.
Приоритет денег в государстве вынуждает не столько подчиняться техническим обоснованиям о трагическом состоянии основных фондов, сколько использует количество трагических жертв в деле хоть какого-то воспроизводства систем жизнеобеспечения населения. Поэтому, из горького опыта, более свойственного развивающемуся миру, тоже мучительно выстраивается своеобразная триада: контроль и учет банков ведет к контролю производительности труда и принципу единоначалия на производстве, которые, в свою очередь, ведут к самодисциплине и новому состоянию общества. Результатом становятся революционные преобразования.
Конечно, принцип единоначалия и переход к самодисциплине не приходят сами по себе. Они вырабатываются в течение длительного времени. Например, в большой энергетике, отвечающей за сами системы жизнеобеспечения населения и промышленных предприятий, внешне всё представляется автоматизированным и компьютеризированным, а оперативный персонал, обслуживающий эти системы, выглядит расслабленно. Но в непредвиденных ситуациях процессы способны переходить в аварийное состояние, и тогда состояние работников, непосредственно воздействующих на исполнительные механизмы систем, в течение нескольких секунд достигает такого напряжения, что спина становится сырой от холодного пота. Такова цена понимания ответственности за системы жизнеобеспечения у непосредственных исполнителей.
Но никогда не взмокнет спина того, кто выдает средства на обновление основных фондов. Банкир паразитирует на всем этом и своим бездействием доводит износ основных фондов до аварийного состояния. В то же время, при возникновении финансовых потерь, спина банкира тоже способна покрыться потом, хотя это никак не будет связано с системами жизнеобеспечения населения.
Что касается нарастания статистики аварий и катастроф, то именно в них и проявляется основная картина противоречия производительных сил и производственных отношений, ибо в производственных отношениях ярче всего на практике выражается паразитизм частной формы присвоения в ущерб общественному благополучию.
Вместе с тем, рассматривая проблемы контроля банковской системы, может возникнуть такой вопрос. А почему банковскую систему не может контролировать коллективный орган мелкой буржуазии, которая успешно себя зарекомендовала в условиях промышленной революции в Юго-Восточной Азии?
На практике, увы, способность состояться на политической арене проявили только политические движения, отстаивающие интересы мелкого и среднего капитала, причем отстаивать эти интересы приходилось в борьбе с крупным капиталом. Поскольку в истории не существовало коллективного органа, способного удерживать мелкую буржуазию от перспектив стать крупной буржуазией, то теряет всякую реальность перспектива «честно» контролировать финансовую олигархию, чтобы никто не мешал мелкой буржуазии оставаться и дальше такой же мелкой. К тому же, финансовая олигархия сама прекрасно понимает, что всякий контроль за её деятельностью приведет к экспроприации активов и смене финансового собственника. Поэтому, такую реформу олигархи сделать просто не позволят, а у мелкой буржуазии не хватит сил, чтобы приблизиться даже к элементарным формам контроля деятельности банков.
Вопрос участия мелкой буржуазии в революционном процессе возможен только в качестве попутчика, при ведущей роли рабочего класса и его политического авангарда. Поскольку политическое оформление такого участия обязательно пройдет через двоевластие, как необходимое условие для победы социалистической революции. Это условие двоевластия ещё пятнадцать лет тому назад официально провозгласил большевизм на своем съезде, потому что управление экономическим потенциалом любой страны на революционном витке событий требует периода адаптации к рычагам контроля и учета. А такой период как раз и является двоевластием, устанавливающим способность революционного класса за это время принять руководство на себя. Ведь главным рычагом в этой системе учета и контроля, как установил Ленин, является банковская система. Ибо после взятия руководства над банками, рабочий класс встраивает их деятельность во вторую программу партии, в рамках которой они начинают работать на отмирание денежной системы и передачу функций учета и контроля энергозатратам. И чем больше будет контроля над энергозатратами, тем значительнее пойдет электрификация всей страны и оттеснение значения денег.
На каком же этапе это самое двоевластие заканчивается и как определить дату перехода на социалистический способ производства?
Ленин, помнится, так определял эту дату: «Керенский снова подвел корниловские войска под Питер, чтобы помешать передачи власти Советам, …чтобы сдать Питер немцам, а самому удрать в Москву!» (т.34, с.389). Т.е. в революционный период назревает полная необходимость перехода власти, поскольку старая власть полностью деморализована и не дееспособна, поэтому её нужно низвергать. Внешне это проявляется попытками «бегства». А почему власть в лице Керенского норовила «удрать»? Временному правительству было крайне необходимо инициировать бегство потому, что выпал из рук основной рычаг управления, перестала функционировать банковская система в России. Введенная Временным правительством продразверстка не могла решить проблемы товарообмена, поэтому с утратой способности банков России осуществлять денежную политику, оказалась утраченной способность старой власти России осуществлять какое-либо руководство страной. Основной причиной же падения власти явилось обесценивание денежной единицы, названной в честь главы Временного правительства «керенкой». Беспардонная попытка сдачи Питера немцам являлась, с одной стороны, попыткой подавить революцию в Питере немецкими штыками, а с другой стороны, единственной возможностью призвать население России на освобождение Питера от немцев и тем самым продолжить войну с Германией. Достаточно сказать, что последний военный министр в составе Временного правительства А.Верховский, после такой подлости Керенского, в феврале 1919 года вообще перешел на сторону Советской власти и до своей кончины в 1941 году уже работал в Академии Генерального штаба РККА.
А что взамен могла предложить Советская власть? А Советская власть на период кризиса взамен предложила простой товарообмен, минуя денежную составляющую, на время до нового обеспечения червонца золотым паритетом. При этом значение снабжения промышленности топливом становится во главу экономического развития. Советская власть начинала руководить через критерий «лошадиных сил», который Ленин поставил во главу угла ещё при возможной оценке заработка американских рабочих перед мировой войной, учитывая их способность управляться с работой за шесть часов, ориентируясь при этом на передовую статистику.
Современная статистика революционного движения в Юго-Восточной Азии указывает на преобладание в процессе мелкой буржуазии. А такой фактор при кризисном состоянии всегда переходит в шовинизм, как ответ мелкой буржуазии на крайности финансовой системы, пытающейся загнать мелкий бизнес в угол. В итоге же, период двоевластия всегда будет уводить мелкобуржуазную среду в сторону национализма, где её будет поджидать уже финансовая система. Это опасный крен. Имевшие ранее место военные столкновения в Юго-Восточной Азии явились пробой сил, попыткой разыграть националистическую карту. Поэтому, в создавшихся условиях, когда на лидирующую роль в этом регионе вышла КПК, остается рассчитывать на её способности сохранить движение в сторону прогресса и не позволить буржуазии превратить политический крен в опрокидывание.
Пример пролетарского интернационализма, сочетавшего в себе Советскую власть с ленинской электрификацией, в результате контрреволюций сократился до размеров КНДР и Кубы. Этому способствовала активность мелкой буржуазии в бывшем социалистическом содружестве, которая всегда резко возрастала в периоды возникновения застоя в экономике. При помощи финансовой и идейной поддержки империализма мелкобуржуазная волна шла на разрушение застойного социализма, и, в итоге, создала как финансовую олигархию, так и новую мелкую буржуазию. Результат возникших преобразований снова поставил мелкую буржуазию в бедственное состояние, которое приняло формы недовольства политикой олигархов. Поэтому на российской действительности олигархические СМИ, опасаясь патриотических настроений в этой среде, без тени смущения обвиняют российский мелкий капитал в «фашизме». При этом те же самые СМИ одновременно не замечают реабилитации целых фашистских движений в Прибалтике и на Западной Украине. А что говорить о феодальных ставленниках Саудовской Аравии на Кавказе, умело использующих как промахи российского капитала, так и племенную вражду кланов, чтобы, под либеральные рассуждения СМИ о крайностях ваххабизма, холуйски создавать на Кавказе «пятую колонну», так необходимую империализму для втаскивания США и НАТО в энергоресурсный регион Каспия.
Кризис больно ударил и по Западной Европе, где ныне мелкая буржуазия быстро заговорила о «финансовом терроризме». Столицы финансовых центров время от времени стали сотрясаться от погромов и поджогов. Общественность вышла на улицы и наполнила их голосом протеста. А тем временем за всем этим шумом хорошо проглядывается направляющий перст банковской системы ведущей европейской страны империализма, Германии. Как и столетие назад этот хищник почувствовал свой шанс вырваться вперед и занять лидирующее положение, как минимум в Европе. Используя кризис, немецкий финансист «спасает» от рецессии обанкротившуюся Грецию и простирает свои «спасительные» руки на банковские системы других европейских стран-банкротов. Другой такой возможности скупить за бесценок почти всю обанкротившуюся Западную Европу Германии вряд ли представится. Франция, как всегда увязшая в ростовщичестве, теряет из-за долгов влияние и способна разве что поддерживать сильную Германию Англия остается пока безучастной, почувствовав себя раздавленной, оказавшись между летящими в пропасть США и Западной Европой. В этой ситуации США оказались способны только уповать на военную силу, поскольку все остальные приемы борьбы не дают больше желаемого результата. По сравнению с событиями столетней давности положения Германии и США изменились с точностью до наоборот. Теперь Германия действует сугубо через банковскую систему, в то время как США могут воздействовать только военной машиной.
Российский капитал в ответ на этот кризис готовит своих Черновых и Церетели, в лице КПРФ Зюганова, понимая, что двоевластие назревает, и пора от власти отречься. О пролетарском интернационализме в Западной Европе никто не вспоминает, что и является свидетельством контроля за событиями со стороны банков, иначе над протестующей улицей взметнулись бы портреты Ленина и Сталина. Протестующая общественность «готова платить налоги», лишь бы для неё обеспечили безбедное существование в «золотом миллиарде», независимо от того, сколько бомб потребуется сбросить НАТО на головы иракцев, ливийцев и кого-то ещё в регионах с «черным золотом». Забота о ценностях «демократии» успешно подменила собой всякую цену «черного золота», даже если эта подмена оплачивается ценой большой крови. Эта же забота списывает со счетов затраты на любые погромы и поджоги в Западной Европе, которые, как и поджог Рейхстага в свое время, так и современные поджоги, как замечено на местах, хорошо организованы.
В своей работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» Ленин использовал анализ буржуазных экономистов и написал её «для царской цензуры», в расчете на подключение к разговору более широких масс. Он так сформулировал цель этой работы: «Я бы хотел надеяться, что моя брошюра поможет разобраться в основном экономическом вопросе, без изучения которого нельзя ничего понять в оценке современной войны и современной политики, именно: в вопросе об экономической сущности империализма» (ПСС, т. 27, с. 302-303).
За истекшее столетие время многое изменило во всем мире, но не изменилась экономическая сущность империализма. Возглавив войну Капитала против армии Труда, Империализм также активно скупает на корню политиков и профсоюзы; развязывает военные конфликты и захватывает национальные богатства целых народов; подает руку финансовой помощи и тут же подставляет подножку банкротства, чтобы завладеть собственностью ослабевшей стороны. И на всем этом поле империалистического беспредела вместе с политическими фигурами Ленина и Сталина стоят не согнувшись КНДР и Куба, однозначно провозгласившие «Родина или смерь!». На это поле вышли и национально-освободительные движения, заняв позицию защиты своих слабых экономик от произвола империализма. На этом поле продолжается битва армии Капитала с армией Труда, как это было установлено Лениным сто лет назад.
Целью создания этой работы была необходимость продолжить тему анализа империализма и показать, что противовесом произволу империализма выступает организованная политика рабочего класса, способная перехватить у Капитала инициативу в руководстве банковской системой и направить её в русле интересов самых широких слоев населения – в русле создания экономической базы электрификации как программы партии рабочего класса, блокирующей беспредел империалистических банков. Тогда программа блокирования политики империалистических банков будет органично сочетаться с политической программой партии и практически оформляться в принципе единоначалия, как основы единства действий Советской власти и народа. И вот только такое сочетание двух программ партии рабочего класса способно обеспечить поступательное движение к коммунизму, а вместе с ним и устранение всех препятствий, которые формировались системой империалистических банков и ранее понимались как «терроризм» банков.
