300 лет назад. Казнь царевича Алексея
- Подробности
- Создано 08 Июль 2018
Кто-то неважно знающий русскую историю может спросить: но позвольте, разве царевича Алексея казнили триста, а не сто лет тому назад, в июле 1918 года? Нет, в июле 1918 года был расстрелян другой наследник царского престола, но не царевич, а цесаревич Алексей (титул, как видим, немножко отличался). Хотя в чём-то это совпадение весьма символично. "Первому большевику", как в XX веке иногда называли Петра Первого, пришлось переступить через тело наследника престола Алексея. Большевикам спустя ровно двести лет пришлось сделать точно то же самое. Оба наследника, вольно или невольно, встали на пути исторического прогресса. И история неумолимо отбросила их в сторону...
Итак, 300 лет назад, 7 июля (26 июня) 1718 года, в тюрьме расстался с жизнью царевич Алексей Петрович, сын Петра Первого, бывший наследник престола. По официальной версии, выслушав приговор, который осуждал его к смертной казни за измену, царевич пришёл в такой сильный ужас, что от страха и потрясения умер. По неофициальной версии, он был просто тайно казнён после оглашения приговора.
Примечательно, что эту смерть привычно ставят в вину отцу Алексея, то есть Петру Первому. Например, вот известная цитата Льва Толстого о первом русском императоре: "С Петра І начинаются особенно поразительные и особенно близкие и понятные нам ужасы русской иcтории… Беснующийся, пьяный, сгнивший от сифилиса зверь четверть столетия губит людей, казнит, жжёт, закапывает живьём в землю, заточает жену, распутничает, мужеложествует… Сам, забавляясь, рубит головы, кощунствует, ездит с подобием креста из чубуков в виде детородных органов и подобием Евангелий — ящиком с водкой… Коронует бл&дь свою и своего любовника, разоряет Россию и казнит сына… И не только не понимают его злодейств, но до сих пор не перестают восхваления доблестей этого чудовища, и нет конца всякого рода памятников ему".
Разбирать всю эту сомнительную тираду в одном посте невозможно, но нас интересует один "обличительный" пункт: "казнит сына". Вообще-то кому-кому, а графу Льву Николаевичу следовало бы в данном пункте вежливо прикрыть свой рот... или хотя бы отречься вначале от графского титула. Потому что этот титул его предок, граф Пётр Толстой, получил именно за то, что... убедил царевича Алексея вернуться на родину, в руки отца.
Но казнь сыновей, изменивших отечеству, например, привычно ставят в заслугу римскому консулу Бруту (не путать с другим Брутом, убийцей Цезаря). Почему же действия Петра судят совершенно иначе?
Начнём с того, что соратникам Петра Первого давно, ещё до бегства царевича за границу, было понятно, что в продолжатели дела своего отца он никоим образом не годится. Историк Василий Ключевский описывал такой эпизод: "Господствовавшая в обществе Петра непринуждённость располагала неосторожных или чересчур прямодушных людей высказывать всё, что приходило на ум. Флотского лейтенанта Мишукова Петр очень любил и ценил за знание морского дела и ему первому из русских доверил целый фрегат. Раз — это было ещё до дела царевича Алексея — на пиру в Кронштадте, сидя за столом возле государя, Мишуков, уже порядочно выпивший, задумался и вдруг заплакал. Удивленный государь с участием спросил, что с ним. Мишуков откровенно и во всеуслышание объяснил причину своих слёз: место, где сидят они, новая столица, около него построенная, балтийский флот, множество русских моряков, наконец, сам он, лейтенант Мишуков, командир фрегата, чувствующий, глубоко чувствующий на себе милости государя, — всё это создание его государевых рук; как вспомнил он всё это, да подумал, что здоровье его, государя, всё слабеет, так и не мог удержаться от слёз. "На кого ты нас покинешь?" — добавил он. — Как на кого? — возразил Петр: — у меня есть наследник — царевич. — "Ох, да ведь он глуп, всё расстроит". Петру понравилась звучавшая горькой правдой откровенность моряка; но грубоватость выражения и неуместность неосторожного признания подлежали взысканию. "Дурак! — заметил ему Пётр с усмешкой, треснув его по голове: — этого при всех не говорят".
Но вина царевича была, разумеется, не в одной только глупости, а в том, что он, по этой глупости, превратился в ставленника сил, глубоко враждебных реформам Петра. Как писал ему сам отец: "За моё отечество и людей моих я живота своего не жалел и не жалею; как могу тебя, непотребного, пожалеть? Ты ненавидишь дела мои, которые я для людей народа своего, не жалея здоровья своего, делаю".
Разумеется, проще всего было по-тихому "извести" опального царевича после его возвращения в Россию, чтобы он перестал представлять угрозу для отцовского дела. Но Пётр не хотел, чтобы судьба царевича чем-то напоминала гибель царевича Дмитрия в Угличе столетием раньше, поэтому приказал устроить суд, который и вынес Алексею смертный приговор. По преданию, один из соратников Петра, Борис Шереметев, отказался судить царевича, заявив: "Я рождён служить своему государю, а не кровь его судить". И царю пришлось смириться с этим дерзким отказом...
Характерно, что в СССР в 30-е годы появился художественный фильм, который полностью оправдывал политику Петра в деле Алексея. И наоборот, в буржуазной России 90-х появился совершенно противоположный фильм, который, в духе Льва Толстого, обличал "злодеяния" Петра и хвалил "гуманного" Алексея...
Ну и, наконец, приведём мнение одного из Романовых уже в XX веке, великого князя Александра Михайловича, который сравнивал своего предка, Петра Первого, с большевиками. Этот потомок Петра тоже ставил дело царевича Алексея не в вину своему предку, а в заслугу. И, исходя из петровских заветов... хвалил большевиков. Он говорил: "Нынешние правители России — реалисты. Они беспринципны — в том смысле, в каком был беспринципен Пётр Великий. Они так же беспринципны, как ваши [американские] железнодорожные короли полвека назад или ваши банкиры сегодня, с той единственной разницей, что в их случае мы имеем дело с большей человеческой честностью и бескорыстием". Один из американских слушателей великого князя не без отвращения заметил ему: "Странно слышать такие речи от человека, чьих братьев расстреляли большевики". "Вы совершенно правы, генерал, — ответил тот, — но, в конце концов, мы, Романовы, вообще странная семья. Величайший из нас убил собственного сына за то, что тот попытался вмешаться в выполнение его "пятилетнего плана".
...На этом, пожалуй, можно поставить точку.
