СТАЛИН – В ДУШЕ НАРОДА к 70-летию со дня смерти Великого вождя
- Подробности
- Создано 03 Март 2023
Глубочайшим душевным потрясением для сотен миллионов людей на планете стала кончина Сталина 5 марта 1953 года. Над нашей страной опустился глубокий траур. В скорби оцепенели все. Вот что пишет одна из свидетельниц тех дней: «Я никогда не видела И. В. Сталина, но с детства помню тогдашние слезы людей. Они не прекращались, лились солеными ручьями, обжигая щеки, а сами люди находились в состоянии полуобморока от осознания невосполнимой потери – смерти вождя, учителя, полководца».
Это всеобщее горестное состояние чувств выразил тогда в обращении к правительству глава Русской Православной Церкви, Патриарх Московский и Всея Руси Алексий I: «Великого Вождя нашего народа, Иосифа Виссарионовича Сталина, не стало. Упразднилась сила великая, нравственная, общественная: сила, в которой народ наш ощущал собственную силу, которою он руководился в своих созидательных трудах и предприятиях, которою он утешался в течение многих лет. Нет области, куда бы не проникал глубокий взор великого Вождя. Люди науки изумлялись его глубокой научной осведомленности в самых разнообразных областях, его гениальным научным обобщениям; военные – его военному гению; люди самого различного труда неизменно получали от него мощную поддержку и ценные указания. Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было невидимо и недоступно для обыкновенного ума».
С удивительной точностью выразил Патриарх Алексий свое понимание необыкновенной успешности, которая была присуща руководящей деятельности вождя. Его личность обладала той духовно-нравственной силой, в которой был заключен источник колоссальной созидательной энергии, явленной нашим народом в годы его правления. Прозорлив был маститый служитель религиозного культа, – ведь, кажется, нет еще никаких признаков грядущей социальной катастрофы, а он отчетливо видит, что духовная энергия народа в одночасье утратила свой источник: «Упразднилась сила великая…»
Патриарх почувствовал, что кончина великого вождя означает в то же время и конец великой эпохи. Она ведь и в самом деле закончилась, как только был растрачен ее мощный творческий потенциал...
Великий композитор Дмитрий Шостакович выразил глубочайшую скорбь от лица всех деятелей искусства: «Советские люди, от мала до велика, с родным именем Сталина связывают все самое лучшее на земле. Жизнь и счастье, мир и созидание олицетворял для нас этот величайший из великих людей, отец, наш вождь. Во всех сферах человеческой деятельности сказывалась и сказывается направляющая сила его гения, его светлый и ясный разум.
Люди искусства, мы с особой остротой чувствуем горечь тяжелой утраты: от нас ушел мудрейший наставник, заботливый друг, вдумчивый учитель. ...Советские художники отдадут всю свою творческую энергию осуществлению заветов родного Иосифа Виссарионовича. Его слова: пишите правду! – сказанные в беседе с писателями, навсегда останутся источником творческого вдохновения для всей армии работников искусств: для композиторов и живописцев, режиссеров и актеров – для всех, кто дорожит призванием художника своего народа».
И все-таки особый интерес представляет тот факт, что некое, чаще всего смутное, предощущение грядущей катастрофы появилось не только у носителей религиозной духовности и гениев искусства. Оно каким-то непостижимым образом охватило всю массу народа: смерть вождя была воспринята как вселенское потрясение с непредсказуемыми последствиями. Страна погрузилась во мрак всенародного горя и тревожной растерянности. Одни, испытывая сердечную боль, выражали ее вслух, другие притихли в скорбном молчании. Наверное, потому, что переживание горя было всеобщим, никто не скрывал слез. В гигантский водоворот тяжелых и тревожных переживаний, волнений, разговоров оказались вовлеченными буквально все: дети и подростки, видя тяжелые переживания взрослых, проникались их чувствами.
Работник Ленинградского радио А. А. Вьюник видел воочию, как в эти дни потоками изливались горестные чувства людей: «Все дни до 9 марта – официальной даты похорон – на радио шли люди. Мы непрерывно записывали слова соболезнования и горя; записывали утром, днем, вечером, ночью, и снова то же самое начиная с раннего утра и до поздней ночи…»
Кажется, вся необъятная страна готова была ринуться в столицу, чтобы проводить его в последний путь. Город был не в состоянии вместить всех желающих попрощаться с любимым вождем. Пришлось запретить продажу билетов на поезда и самолеты московского направления. Но люди отправлялись пешком, добирались на попутных машинах, нескончаемыми потоками двигались к Дому союзов, где был установлен гроб с его телом.
Плакали не отдельные люди, – в едином потоке горестных чувств оказалась огромная семья народов, потерявшая своего отца. Плакали все – от рабочего и колхозника до академика и актрисы. Писатель Аркадий Первенцев не преувеличивал: «Из миллионов глаз катились слезы, ими можно было наполнить реки!..»
А значил этот плач многое, – каждый из советских людей вкладывал в него нечто свое, одному ему известное и понятное, свое личное. Это был сердечный отклик на незримое присутствие Сталина в жизни каждого человека. Поэтому плакали все и скорбели все – молча. И в этом тоже выявила себя феноменальная сердечная связь народа и вождя.
***
Естественно, на его кончину сразу же откликнулась и советская, и мировая поэзия. И так, как она сказала об этом, можно было сказать лишь глубоко раненным сердцем. В поэтических строках тех дней была выражена вся гамма горестных чувств – и глубочайшее душевное потрясение, и светлая печаль, и неутихающая тревога, и предощущение бессмертия. В них была выражена всенародность единого чувства невыразимой боли.
Первым в печати появилось короткое стихотворение признанного тогда флагмана советской поэзии Александра Твардовского:
В этот час величайшей печали
Я тех слов не найду,
Чтоб они до конца выражали
Всенародную нашу беду,
Всенародную нашу потерю,
О которой мы плачем сейчас.
Но я в мудрую Партию верю, –
В ней опора для нас.
Ольга Берггольц, пламенная муза непокоренного Ленинграда, выдохнула это всеохватное чувство по-женски искренно и нежно:
Обливается сердце кровью...
Наш родимый, наш дорогой!
Обхватив твоё изголовье,
плачет Родина над тобой.
Плачет Родина, не стирая
слёз, струящихся по лицу,
всею жизнью своей присягая
Полководцу,
Вождю,
Отцу.
Всё, что начали мы с тобою,
завершим, как задумал ты:
да заблещет Земля красою,
воплощеньем твоей мечты!
Ты хотел, чтобы с каждым вздохом
только радость вдыхал человек...
Да мужает твоя эпоха,
простираясь из века в век!
Наш родимый, ты с нами, с нами.
В каждом сердце живёшь, дыша.
Светоносное наше знамя,
наша слава, наша душа.
В эти мартовские дни 1953-го над всем происходящим довлели горестные чувства: глубокая печаль была буквально разлита в воздухе огромной страны. В тысячах венков, принесенных к его могиле, сквозь туман скорби пламенела любовь народа к своему великому вождю. И чувства эти еще долго окрашивали все движения народной души: люди сердцем понимали, что заменить Сталина – великого и глубоко почитаемого вождя народа, мудрого руководителя государства, гениального полководца, любимого отца большой семьи народов – некем и нечем, попросту невозможно.
***
Когда его опускали в могилу, на пять минут на просторах огромной страны замерло всё: затих рокот моторов, застыли поезда на рельсах и корабли в море. Пять минут тревожно гудели все гудки. Радио грохотало залпами артиллерийских орудий, – это сама Родина отдавала ему прощальный салют...
Скорее всего, подобное проявление всечеловеческого единочувствия, вызванное кончиной одного человека, никогда больше не повторится в мировой истории. Мы были тогда не одиноки в своей скорби: наша страна шла в авангарде мирового прогресса, и неудивительно, что известие о его смерти, подобно взрыву многомегатонной бомбы, вызвало ударную волну, опоясавшую земной шар. «Содрогнулась человеческая сельва…», – напишет, вспоминая о всемирном отклике на это известие, знаменитый чилийский поэт Пабло Неруда. Государственный траур был объявлен в странах, в которых в общей сложности проживала треть всего человечества.
***
В те дни все жили единой верой: впереди – бессмертие. В этой вере была заключена глубочайшая правда – правда вечного духа, который явился нам в образе человека, впитавшего в себя тысячелетнюю духовную энергию великого народа и наэлектризовавшего ею сотни миллионов людей на нашей планете.
Народ и в горе своем неизбывном, тяжко сжимающем сердца, сознавал, что бессмертие это заключено в его – народном – счастье, созданном ушедшим любимым вождем и учителем. Потому и вера в его бессмертие – это вера непоколебимая, вселяющая оптимизм и поддерживающая дух осиротевшего народа. Мысль о его бессмертии естественно вытекала из переживаний народа по поводу смерти великого вождя. Талантливо, проникновенно, ёмко сказал об этом Лев Ошанин в стихотворении «Последняя ночь»:
Третий день в распахнутые двери
вся Москва, весь мир всё шли и шли.
Третий день пытались мы поверить
в смерть его. И не смогли.
Тихие оркестры отзвучали.
Стоны горя сдержаны в груди.
Эта ночь прощанья и печали
кончилась. Бессмертье впереди.
Итак, впереди – бессмертие. Факт, однако, состоит в том, что печальный день
5 марта 1953 года стал не только днем кончины вождя, – он стал рубежом, обозначившим начало конца созданной им великой народной державы. И это тоже правда – беспощадная правда нашей недавней истории, горькая правда наших дней…
Что же впереди? А впереди, вопреки всему, – бессмертие. Ведь справедливо говорится: «умер лишь тот, кто забыт». Сталин не может быть забыт любящим его народом – в этом правда его и нашего времени, в этом мистическая правда будущего, светлая правда надежды.
***
Как известно из ряда источников, Сталин предвидел зигзаги своей посмертной судьбы. Маршал А. Е. Голованов пишет, что вскоре после Тегеранской конференции, 5 или 6 декабря, Сталин вызвал его к себе на дачу. «Явившись туда, – продолжает маршал, – я увидел, что ходит он в накинутой на плечи шинели. Был он один. Поздоровавшись, Верховный сказал, что, видимо, простудился и опасается, как бы не заболеть воспалением легких, ибо всегда тяжело переносит это заболевание. Походив немного, он неожиданно заговорил о себе». Именно тогда им была произнесена фраза, которая к настоящему времени процитирована тысячекратно. Он высказался в том смысле, что после смерти его имя будет опорочено, однако история все расставит по своим местам.
Наиболее адекватной фраза эта предстает в том варианте, в каком маршал передал ее в разговоре с писателем Феликсом Чуевым: «Я знаю, – начал Сталин, – что, когда я умру, на мою могилу нанесут много мусора». Затем, походив еще немного, добавил: «Но я уверен, что ветер истории все сметет…» В этой форме сказанное Сталиным обычно и воспроизводится как цитата. По словам Ф. И. Чуева, об этой фразе Сталина он слышал также и от В. М. Молотова. Стало быть, Сталин приходил к такой мысли не однажды, и она не может считаться случайной.
Дар предвидения был развит у Сталина необыкновенно. Не ошибся он и на этот раз. После его смерти последовали десятилетия замалчивания его имени, перемежавшегося злобным и оскорбительным издевательством над его памятью.
Когда хрущевские вандалы свергали с пьедесталов памятники Сталину, это был апофеоз дикой ненависти пигмеев к личности поистине вселенского масштаба. Внешне это выглядело как вакханалия, не имеющая отношения к идеологии. Однако со временем, когда попытались, образно говоря, возвести на эти пьедесталы фигуру «верного ленинца», вдруг обнаружилось, что народ воспринимает эту фигуру кто – с кривой усмешкой, а кто – с открытой неприязнью.
Пришлось дать «задний ход»: Хрущев был снят со своего руководящего поста, и более двадцати лет имя Сталина на официальном уровне попросту замалчивалось. И только в 1985-м, когда грянула горбачевская «перестройка», – она вылилась не только в новый раунд клеветы на Сталина, но и – в разрушение экономической и политической системы социализма. Началась открытая ревизия идейных установок сталинской ВКП(б) и отказ от ее политической практики.
***
Вот тогда возвысили свой протестный голос коммунисты ленинско-сталинской закалки. В 1988 г. в газете «Советская Россия» появилась и поныне памятная всем сторонникам советского строя статья преподавателя Ленинградского технологического института Н. А. Андреевой «Не могу поступаться принципами». Впервые за более чем три десятилетия открыто прозвучал призыв к возрождению сталинских принципов идеологии и практики. Эти принципы были заново сформулированы и провозглашены Н. А. Андреевой. Она обвинила Горбачева и его приспешников в западничестве, в фальсификации истории социализма и отходе от сталинской идеологии и политической практики, а в конечном счете – в предательстве основополагающих принципов марксизма-ленинизма.
Горбачевско-яковлевская антисоветская и антисталинская клика после короткого замешательства и временной растерянности мобилизовала все имевшиеся в ее распоряжении идеологические орудия главного калибра, чтобы сокрушить идеи и призывы строптивого автора опасной для «перестройщиков» статьи, которая была объявлена «манифестом антиперестроечных сил». Горбачев опасался, что на платформе этого «манифеста» будет складываться политическое сопротивление перестройке. В печати автора называли «женщиной, приостановившей перестройку».
Между тем, Нина Александровна не собиралась сдаваться на милость лукавых «перестройщиков». 8 ноября 1991 года в Ленинграде состоялся I съезд вновь созданной партии – ВКПБ, которую она возглавила. Партия поставила своей задачей возрождение в общественном сознании сталинских принципов социального жизнеустройства и советского народовластия.
Голос ВКПБ и ее главного печатного органа «Серп и Молот БОЛЬШЕВИКА», регулярно отстаивающий величие Сталина, был услышан народом. На фоне всенародного недовольства реставрацией капиталистических порядков в стране происходит подлинное возрождение исторической фигуры Сталина в общественном сознании. В 2017 году социологическая служба «Левада-центр» провела опрос граждан России. Им был предложен список выдающихся государственных деятелей России за всю ее тысячелетнюю историю. Надо было выбрать из этого списка только одно имя: кого вы считаете самым выдающимся государственным деятелем всех времен и народов? На первое место вышел Иосиф Виссарионович Сталин.
В. А. Туев,
доктор философских наук, профессор.
Ленинград