ПЫЛАЮЩАЯ ДАТА

22 июня 1941 года... Эти слова и поныне звучат как набат: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!» К. Симонов через многие годы напишет о последовавшей за этим великой войне:

Она такой вдавила след

И стольких наземь положила,

Что двадцать лет и тридцать лет

Живым не верится, что живы.

Да, гроза, начавшись 22 июня, скосила многих, особенно в первые месяцы. И по сей день на этом бойко, размашисто спекулируют. Лето и осень 41-го изображают как время всеобщей паники и беспорядочного отступления, сплошных поражений и даже всеобщей катастрофы. Все это объясняют «неспособностью» высшего государственного руководства к организации отражения агрессии. Сталин, дескать, не сумел адекватно отреагировать на внезапное нападение немцев, – он повинен в военных неудачах первых месяцев, в отступлении, в окружении наших войск и сдаче их в плен, в неоправданной гибели большого числа наших людей на фронте.

Нет необходимости разбираться здесь с пачкотней недобросовестных публицистов, которые выражают лишь свою ненависть к нашей истории и ее героям. Но никак нельзя обойти утверждения человека, лучше других знавшего положение вещей, – бывшего тогда начальником Генерального штаба Красной Армии Г. К. Жукова. Это он вскоре после XX съезда, в мае 1956 года в тексте своего выступления на пленуме ЦК КПСС (не состоявшемся) писал: «Вследствие игнорирования со стороны Сталина явной угрозы нападения фашистской Германии на Советский Союз, наши Вооруженные Силы не были своевременно приведены в боевую готовность, к моменту удара противника не были развернуты, и им не ставилась задача быть готовыми отразить готовящийся удар противника, чтобы, как говорил Сталин, «не спровоцировать немцев на войну».

Спустя годы в книге «Воспоминания и размышления» Г. К. Жуков продолжал обвинять Сталина в ошибочном понимании предвоенной политической ситуации: мы, военные руководители, свои задачи должны были решать, опираясь на политические оценки, но «оказалось, что большая политика, руководителем которой был И. В. Сталин, в своих оценках угрозы войны исходила из ошибочных предположений». Дескать, поверил Сталин фальшивым заверениям Гитлера о миролюбивом отношении к нашей стране.

Из всех мемуаров крупных военачальников того времени мы, пожалуй, нигде не встретим ничего похожего на эти легковесные, навеянные хрущевскими наветами, рассуждения Г. К. Жукова. Однако современная документальная база исследований предвоенного периода нашей истории позволяет констатировать полную несостоятельность подобных высказываний и оценок.

Говорят, что в военные округа поздно была передана директива о приведении войск в полную боевую готовность. Имеется в виду директива, подготовленная вечером 21 июня в кабинете Сталина и отправленная в войска в ночь на 22 июня, – ее текст широко известен по мемуарам Г. К. Жукова. Однако в чем суть этой директивы? В первом же ее пункте говорится: «Нападение может начаться с провокационных действий». Известно, что планом прикрытия госграницы предусматривались контрудары и бомбардировки железнодорожных узлов и мостов на территории противника – в Польше и Восточной Пруссии. Поэтому Сталин, сообщая о предполагаемом нападении врага утром 22 июня и предупреждая войска о готовности «встретить возможный внезапный удар немцев», считает необходимым предостеречь: не надо поддаваться на провокации и «никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».

Никаких других – кроме состояния полной боевой готовности. Он понимал, что если наши самолеты отправятся бомбить Варшаву и Кенигсберг, Гитлер представит это как агрессию со стороны СССР и повод к войне. А это, скорее всего, привело бы к тому, что США (да и Англия тоже – достаточно вспомнить перелет Р. Гесса через Ла-Манш и его переговоры с правящими кругами королевства) стали союзниками Германии, а не СССР.

Но обратим внимание: в директиве речь не идет о приведении войск в боевую готовность, а лишь содержится предупреждение им «быть в полной боевой готовности». Приведение же войск в полную боевую готовность со-стоялось раньше, в соответствии с другими распоряжениями, и там, где была проявлена необходимая оперативность, они вышли на оборонительные рубежи двумя днями раньше, к 20 июня. По свидетельству маршала А. М. Василевского, еще 27 мая Генштаб распорядился о срочной подготовке к выведению на фронтовые командные пункты управлений западных пограничных военных округов, а 19 июня эти округа, как уже говорилось, получили приказ маскировать аэродромы, воинские части, парки, склады, базы и рассредоточить самолеты на аэродромах.

О том, что соответствующие директивы поступили в войска заблаговременно, пишут и другие мемуаристы: маршалы И. Х. Баграмян (заместитель начальника штаба Юго-Западного фронта) и М. В. Захаров (начальник штаба Одесского военного округа), генерал-полковник Л. М. Сандалов (начальник штаба 4-й армии Западного Особого военного округа). Из опубликованных документов Прибалтийского особого военного округа известно, что к 20 июня его войска заняли рубежи обороны, определенные планом прикрытия госграницы. То же сделали до 22 июня войска Одесского военного округа, Черноморский флот был в состоянии полной боевой готовности и успешно отбил все налеты немецкой авиации. Из воспоминаний военачальников известно, что в боевой готовности встретили войну Ленинградский и Киевский военные округа, правда, подтвердить это документально нет возможности, – начавшаяся было публикация соответствующих документов прекращена без объяснения причин.

Конечно, о причинах легко догадаться: карточный домик обвинений в адрес Сталина в этом случае полностью разрушается. В самом деле, не имея достоверной информации о том, когда будет нанесен удар, он все просчитал с удивительной точностью, – были своевременно отданы все необходимые распоряжения, с тем чтобы войска пограничных округов были приведены в боевую готовность за два дня до нападения. Точность изумительная, как иногда говорят, – ювелирная. Здесь, может быть, ярче, чем где бы то ни было, проявились потрясающая политическая интуиция Сталина и его способность предвидеть события.

Какой же смысл вкладывался в понятие внезапности удара? Внезапный, значит, неожиданный? Ничего подобного. В директиве от 21 июня, говорится, что в течение 22–23 июня «возможно внезапное нападение немцев»; в связи с этим войска предупреждаются о том, что им необходимо «быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников». Это что же получается: ожидается неожиданный удар? Ничего неожиданного для нас тут не было. Речь идет всего лишь о том, что у нас, как известно, было два официальных договора с Германией – договор о ненападении и договор о дружбе и границе. Ожидался удар вопреки этим договоренностям, т. е. удар, не обусловленный характером политических отношений, «вероломный» и – в этом смысле – внезапный.

Главное же состоит не в этом. Удар по фронтам советской обороны был ошеломительным: в первый стратегический эшелон гитлеровских войск было включено 80% всех сил и средств вермахта, в том числе все танковые дивизии и авиация.

Это был всесокрушающий удар огромной силы, беспримерный в мировой истории. В него были вложены энергия и сталь почти всей континентальной Европы. Армада, имевшая двухлетний опыт победоносной войны и отлаженную систему взаимодействия различных родов войск, была нацелена на скорейшее, «молниеносное» завершение войны полной победой. Такой удар не смогла бы выдержать ни одна армия в мире. Красная Армия его выдержала, но ее отступление было неизбежным и – с точки зрения самосохранения – целесообразным.

Были ли неудачи первых месяцев связаны с неподготовленностью войск и неумелым командованием? Чем объяснить, что потерпел катастрофу Западный фронт – уже через неделю после нападения немцев? Тем, что удар здесь был самым сильным? Верно, но ведь здесь и должны были готовиться к отражению именно такого удара, – между тем, фронт оказался к этому не подготовленным. Дивизии, предназначенные для прикрытия границы, находились на учениях, подчас за десятки километров от пунктов постоянной дислокации, и со многими соединениями не было устойчивой связи.

И хотя необходимые директивы были направлены в войска вовремя, военное руководство не проконтролировало их выполнение, а командующий Западным военным округом генерал армии Д. Г. Павлов был единственным, кто эти распоряжения проигнорировал. Более того, по свидетельству генерал-лейтенанта авиации, Героя Советского Союза С. Ф. Долгушина, летчика, вступившего в бой утром 22 июня, генерал Павлов, имея данные фронтовой разведки о сосредоточении немецкой авиации, полученные 21 июня, вечером лично распорядился снять с самолетов оружие и боеприпасы. Было также отменено состояние боевой готовности авиационных соединений, введенное 19–20 июня. Что это, как не предательство?..

Для Кремля же катастрофа Западного фронта действительно оказалась полной неожиданностью, – Сталин был уверен в достаточности проводимых мероприятий. Все было предусмотрено, все необходимое для отражения ожидавшейся агрессии сделано. Командование фронтов предупреждено о возможном нападении. Зная, что Гитлер стремится спровоцировать его на упреждающий удар, Сталин лишь удерживал войска от преждевременного выхода за государственную границу. И вот вместо ожидаемой готовности – огромные потери в приграничных сражениях и стремительное продвижение немецких войск на этом участке границы вглубь страны. Переправы оказались в руках врага, связь штаба фронта с войсками потеряна, самолеты уничтожены на аэродромах – враг обеспечил себе безраздельное господство в воздухе.

Адмирал Н. Г. Кузнецов писал: «Анализируя события последних мирных дней, я предполагаю: И. В. Сталин представлял боевую готовность наших Вооруженных Сил более высокой, чем она была на самом деле. Совершенно точно зная количество новейших самолетов, дислоцированных по его приказу на пограничных аэродромах, он считал, что в любую минуту по сигналу боевой тревоги они могут взлететь в воздух и дать надежный отпор врагу. И был просто ошеломлен известием, что наши самолеты не успели подняться в воздух, а погибли прямо на аэродромах…».

Впрочем, отметим еще раз, что все это произошло только в полосе За-падного фронта, где действовала группа немецких армий «Центр». Существенно иным было положение на других направлениях немецкого удара: «Группы армий «Север» и «Юг» продвигались, как правило, тесня искусно применявшего маневренную оборону противника, и на их фронтах даже не наметилось никаких возможностей для нанесения решающих ударов», – свидетельствует гитлеровский генерал фон Бутлар, замечая при этом: «Совершенно иной и гораздо более благоприятный характер приняла обстановка на фронте группы армий «Центр». Только успешное продвижение немцев на нашем Западном фронте позволило им в августе–сентябре выйти в глубокий тыл Юго-Западного фронта, окружить его и взять Киев, а вслед за этим двинуться непосредственно на Москву.

Ответственность за поражение Западного фронта в полной мере несет фронтовое командование, а также руководство наркомата обороны и Генерального штаба Красной Армии. Фактом остается лишь то, что никто из их руководителей своей вины не признал, переложив ее на вышестоящее «на-чальство», прежде всего – на Сталина. Впрочем, поведение Павлова понятно, Тимошенко на этот счет никогда не высказывался, а вот Жуков не проявил в своих оценках объективности и исторической ответственности и тем самым способствовал искажению роли Сталина в начальный период войны.

И наконец, нельзя не подчеркнуть следующее: независимо от того, были все наши войска в полной боевой готовности или нет, у нас не было возможности остановить дивизии вермахта в приграничных сражениях. Превосходство врага в живой силе, в технике, в организации войск было подавляющим, и мы могли победить только изматывая его в затяжной войне. Гитлеровцы, наоборот, рассчитывали исключительно на «блицкриг» и в случае его проигрыша были обречены на поражение.

Потери, понесенные врагом в первые месяцы войны, не позволили ему достигнуть ни одной из целей, намеченных в плане «Барбаросса»: не были захвачены ни Ленинград, ни Москва, не был достигнут выход на линию Архангельск – Астрахань. А это означало, что оборонительные сражения Красной Армии в 1941-м сорвали гитлеровский «блицкриг» и в стратегическом отношении явились не чем иным, как прологом нашей победы 1945-го.

О том, что в целом мы подготовились к войне лучше гитлеровской Германии, «упрямо» говорит тот бесспорный факт, что мы победили. Мы были подготовлены к победному завершению войны во всех отношениях, а именно – экономическом, военно-техническом, организационно-политическом и духовно-идеологическом. Все эти слагаемые победоносного хода и исхода войны были созданы великим советским народом под руководством его вождя, а в годы войны – Председателя Государственного Комитета Обороны и Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина. И мы имеем все основания утверждать: без Сталина не было бы нашей Великой Победы.

В. А. Туев,

доктор философских наук, профессор.

Ленинград