Бомба, сохранившая мир на планете

29 августа 1949 года был успешно испытан заряд для первой советской атомной бомбы РДС-1. Понадобилось еще двадцать лет для того, чтобы гарантированно исключить вероятность развязывания войны против России любой страной или группой стран, но уже после первого советского ядерного взрыва стало ясно, что Россию теперь не взять даже ядерным шантажом.

Первая советская атомная бомба РДС-1 в музее РФЯЦ-ВНИИЭФ.

Один из первопроходцев советского атомного проекта Юлий Борисович Харитон в 1990-е годы вспоминал, как его начальник и друг Игорь Васильевич Курчатов рассказывал о первой встрече со Сталиным 25 января 1946 года – в начале активных оружейных работ. Сталин произнес тогда: «Атомная бомба должна быть сделана, во что бы то ни стало». Известны и другие слова Сталина – уже после успешного испытания РДС-1: «Если бы мы опоздали на один-полтора года с атомной бомбой, то, наверное, «попробовали» бы ее на себе». После того, как в августе 1945 года два американских ядерных взрыва превратили в руины японские города Хиросима и Нагасаки, подобное развитие событий было вполне реа­льным.

Обратимся к давним фактам… В 1946 году бывший посол США в СССР Уильям Буллит заявлял, что если Советский Союз не свернет свою политическую линию в Европе и в мире, то его следует военным путем «стереть с лица Земли».

Военный обозреватель и редактор влиятельной газеты «Нью-Йорк пост» Джордж Эллиот открыто поддерживал руководителя американского «Манхэттенского проекта» генерала Гровса, который считал, что Москве следует предъявить ультиматум о прекращении исследовательской работы и производства атомных бомб, а в случае отказа – «сровнять СССР с землей посредством воздушной атомной бомбардировки».

29 августа 1949 года. Семипалатинский полигон. 75 лет назад СССР ликвидировал атомную монополию США.

И уже 5 ноября 1945 года крупнейший ученый США Ванневар Буш в письме государственному сек­ретарю Джеймсу Бирнсу заявлял: «Нам… следует сохранять в своем арсенале атомную бомбу и быть готовыми использовать ее немедленно, если наш противник получит малейшую возможность тоже стать ее обладателем». Германия и Япония были к тому времени повержены, так что это Советский Союз всего лишь за обладание атомной бомбой (не за угрозу ее применить) должен был быть стертым с лица Земли. Иными словами, Бомбу – как ответ на вызовы Запада – действительно надо было сделать, во что бы то ни стало.

И она была сделана.

Официально работы по советскому атомному проекту были инициированы распоряжением Государственного комитета обороны №2352сс от 28 сентября 1942 года «Об организации работ по урану», когда разгоралось сражение за Сталинград. Ныне 28 сентября от­мечается как День работника атомной промышленности. В 1943 году начала работать первая советская атомная организация – Лаборато­рия №2 АН СССР под руководством И.В. Курчатова, основные же усилия пришлись на послевоенный период. 20 августа 1945 года постановлением Государственного комитета обороны №9887сс/оп был учрежден Специальный комитет с чрезвычайными полномочиями для решения любых проблем уранового проекта. Его возглавили заместитель председателя Совета народных комиссаров СССР Л.П. Берия и академик И.В. Курчатов – научный руководитель проблемы. Руководство организациями и предприятиями «по использованию внутриатомной энергии урана» обеспечивало Первое главное управление (ПГУ) при Совете Министров СССР, которое возглавил Б.Л. Ванников. В конце июня 1953 года на базе ПГУ было образовано Министерство среднего машиностроения СССР.

«Отец» советской атомной бомбы Игорь Курчатов.

9 апреля 1946 года постановлением Совета Министров СССР №805-327сс сектор №6 Лаборато­рии №2 был преобразован в «Конс­трукторское бюро (КБ-11 – В.К.) при Лаборатории №2 АН СССР по разработке конструкции и изготовлению опытных образцов реактивных двигателей» с размещением «на базе завода №550 Министерства сельскохозяйственного машиностроения и прилегающей к нему территории» (с 1967 года первое «атомное» КБ получило наименование «Всесоюзный НИИ экспериментальной физики», ВНИИЭФ, известный также как «Арзамас-16»).

Местом дислокации КБ-11 был определен рабочий поселок Саров Темниковского района Мордовской АССР (с 1954 года – город Кремлёв, ныне – Саров Нижегородской области), примерно в семидесяти километрах от старинного русского города Арзамаса. Начальником КБ-11 был назначен генерал-майор-инженер П.М. Зернов, позднее – лауреат Сталинской и Ленинской премий, дважды Герой Социалистического Труда. Главным конструктором КБ-11 стал профессор Ю.Б. Хари­тон – будущий академик, трижды лауреат Сталинской премии, лауреат Ленинской премии, трижды Герой Социалистического Труда. Заместителем главного конструктора был назначен К.И. Щёлкин, позднее также трижды лауреат Сталинской премии, лауреат Ленин­ской премии и трижды Герой Социалистического Труда.

Сталин был абсолютно прав, сказав: «если бы мы опоздали на один-полтора года с атомной бомбой, то, наверное, «попробовали» бы её на себе».

21 июня 1946 года было принято постановление Совета Министров СССР, которое обязывало Конструкторское бюро №11 «создать под научным руководством Лаборатории №2 академика Курчатова реактивный двигатель С» (сокращенно «РДС»).

Постановлением Совета Министров СССР №1286-525сс от 21 июня 1946 года первоначальный срок представления на государственные испытания РДС-1 был установлен до 1 января 1948 года. Однако жизнь внесла свои коррективы – задача оказалась сложнее, чем предполагалось, особенно – в части наработки необходимого количества плутония. Только 5 августа 1949 года в опытно-промышленном производстве завода «В» комбината №817 были изготовлены детали ядерного заряда РДС-1 из плутония. Предъявительскую записку на сдачу деталей приемке подписал директор комбината Б.Г. Музруков – будущий начальник КБ-11 и директор ВНИИЭФ, дважды Герой Социа­листического Труда.

Плутониевое ядро было доставлено в КБ-11, где специалисты КБ-11 во главе с будущим академиком Г.Н. Флёровым – с осени 1949 года Героем Социалистического Труда, провели окончательную оценку годности деталей для использования в РДС-1. После этого можно было отправлять заряд и его плутониевую «сердцевину» на полигон для подготовки натурного опыта.

С момента образования Спец­комитета и ПГУ прошло ровно четыре года, и вот 29 августа 1949 года в 7.00 по местному времени на полигоне под Семипалатинском был осуществлен взрыв ядерного заряда, разработанного в лесах средней полосы России. Его энерговыделение составило примерно 22 тыс. тонн тротилового эквивалента, и теперь разработчики Бомбы расшифровывали наименование «РДС» гордыми словами: «Россия делает сама»!

Прошли десятилетия, и Ю.Б. Харитон так оценил работу своих соратников-первопроходцев: «Я поражаюсь и преклоняюсь перед тем, что было сделано нашими людьми в 1946-1949 годах. Было нелегко и позже. Но этот период по напряжению, героизму, творческому взлету и самоотдаче не поддается описанию. Через четыре года после окончания смертельной схватки с фашизмом моя страна ликвидировала монополию США на обладание атомной бомбой».

Юлий Борисович знал, что говорил – он сам был в числе тех, кто не жалел сил и времени, а порой и жизни для того, чтобы устранить угрозу американской ядерной агрессии против Советского Союза.

В Соединенных Штатах Америки о русских ученых и русском потенциале были невысокого мнения. В 1948 году журнал Look в номере от 16 марта опубликовал статью «Когда у русских будет атомная бомба?». Два эксперта  – директор отдела технической информации фирмы «Келлекс Корпорейшн», главный инженер Окриджского и Хэнфордского заводов Джон Ф. Хогертон и бывший консультант по русской экономике Военного министерства США Эллсуорт Рэймонд оценивали возможности СССР скептически. Они утверждали, что «1954 год, видимо, является самым ранним сроком, к которому Россия сможет… произвести достаточно плутония для того, чтобы она могла создать атомное оружие».

Хогертон повествовал о трудностях атомных работ в США, используя в своей части статьи подзаголовки типа: «К атомной бомбе нет короткого пути», «Чудо механики и техники», «Использовались все ресурсы Америки», «Мы превзошли алхимиков» и т.п. А Рэймонд размышлял (курсив автора статьи): «Сегодня советская промышленность занимает второе место в мире, но это не та промышленность, которая нужна. Русская промышленность занята, главным образом, производством тяжелого грубого оборудования, вроде сталеплавильных печей и паровозов... Отрасли советской промышленности, производящие точные приборы, мало развиты и выпускают продукцию низкого качества… По производственной мощности ключевые для атомной проблемы отрасли промышленности в России отстают в среднем на 22 года от соответствующих отраслей промышленности в Соединенных Штатах…».

Американские эксперты были не так уж и не правы – по состоянию дел на конец 1945 года. В основных физических институтах нашей страны работало немногим более 340 физиков, а вопросами ядерной физики занималось около 140 физиков, включая только что начинавших работать молодых ученых. Эти физики работали в 6 научно-исследовательских институтах. В области радиохимии в 4 институтах работало немногим более 100 человек. Заниматься радиохимией урана с такими малочисленными кадрами – нечего было и думать. Надо было создавать новые научные центры и собирать людей для решения новых вопросов.

Однако у советского атомного проекта имелась еще довоенная научная и инженерная база. Один из основоположников КБ-11 лауреат Сталинских и Ленинской премий, трижды Герой Социалистического Труда академик Яков Борисович Зельдович, в 1984 году писал: «Известно удивление ученых США, когда пробы воздуха… в 1949 году показали, что испытание советского атомного оружия было закономерным итогом огромных усилий всего народа, научного потенциала страны, накопленного еще в предвоенные годы. Удивление было бы меньше, если бы американские ученые читали наши работы предвоенных лет, опубликованные на русском языке».

То есть, мы действительно многое знали, умели и делали сами. К концу 1946 года уже около 100 научно-исследовательских институтов и лабораторий – физических, химических, биологических, медицинских и инженерно-технических, вели интенсивные исследования по единому плану исследовательских работ.

Работало и КБ-11. К 1993 году относятся слова Юлия Борисовича Харитона: «Это была захватывающая и чрезвычайно интенсивная работа, выполнявшаяся с огромной самоотверженностью и энтузиазмом… Отнюдь не какие-то единичные исключительные случаи определяли атмосферу в коллективе и даже не особенности изолированной жизни в режимной зоне с ее строгими требованиями… Люди не считались ни с бытовыми трудностями, ни со своим временем, стремясь наилучшим образом и как можно скорее прийти к успеху. Они прекрасно видели, что страна в опасности, понимали, что, надеясь на них, государство предоставляет им все необходимое для работы и жизни. И великолепно справились с возложенной на них задачей».  

Вот что вспоминал в 1990-е годы о 1940-х годах В.И. Жучихин, будущий дважды лауреат Сталинской премии, кавалер орденов Ленина и Трудового Красного Знамени: «Отстрел первых модельных сборок… показал, что пока еще фокусирующие элементы из-за недостаточной отработки и асинхронности подрыва создают в заряде ВВ (взрывчатого вещества – В.К.) детонационную волну с неудовлетворительной симметрией, вследствие чего алюминиевый (модельный – В.К.) керн разрушается и превращается в бесформенное тело».

«В конце 1948 года, – продолжал В. И. Жучихин, – когда были отработаны элементы и технология сборки заряда, поверхность керна оставалась гладкой, на ней уже отсутствовали местные вмятины и разломы. Хотя форма его представляла собой сплющенный шар, все свидетельствовало о том, что заряд отработан хорошо, а несферичность фронта детонационной волны имеет другую причину».

Опыты возобновились, и, наконец «удалось прийти к тому, что после взрыва керн, размещавшийся в центре заряда и подвергавшийся воздействию взрыва неимоверной силы, лежал целехонький, правильной сферической формы, светясь в темноте нагретой поверхностью. Большой бравадой было прикурить папироску от горячего шарика».

Это – лишь одна их тех многих работ, которые КБ-11 проводило с 1946 года в интересах успеха 1949 года. Россия действительно делала сама.

Реакция Запада на советский ядерный успех была разной.

Америка испытала шок. Член палаты представителей конгресса США Ренкин предложил перевести столицу США из Вашингтона в небольшой городок Падьюка в штате Кентукки. Сенатор Уайли направил министру обороны США письмо, где настаивал на переводе управлений Министерства обороны США из здания Пентагона и рассредоточении их по стране.

В Европе были более спокойны, хотя и там хватало комментариев нервных и даже панических. Например, депутат лейбористской партии Блэкберн 28 сентября 1949 года в интервью газете «Дейли Экспресс» сетовал: «Западные эксперты считали, что Советский Союз не раньше 1953 года сумеет изготовить первую атомную бомбу. Теперь выяснилось, что Советский Союз технически опередил нас».

Под «нас» имелась в виду, конечно Англия. Активные атомные работы начались в Англии раньше, чем в США – в 1940 году, английские специалисты принимали участие в американском Манхэттенском проекте, однако лишь утром 3 октября 1952 года у островов Монте-Белло неподалеку от северо-западных берегов Австралии, на борту списанного фрегата, была взорвана первая английская атомная бомба. Начав атомные работы первой, Англия стала в итоге лишь третьей ядерной державой.

При этом только советское ядерное оружие работало на мир. В начале 1950-х годов в ПГУ был подготовлен проект сборника «История овладения атомной энергией в СССР», где были и такие слова: «Атомная бомба в руках советского народа – это гарантия мира. Премьер-министр Индии Неру правильно оценил значение советской атомной бомбы, заявив: «Значение атомного открытия может способствовать предотвращению войны…». Так смотрел на русскую Бомбу прогрессивный мировой политик, так смотрело на «проблему Бомбы» и советское руководство. По позднейшему свидетельству бывшего секретаря Спецкомитета В.А. Махнёва, Берия не раз говорил, что атомную бомбу надо «иметь», «но это не значит, что мы будем применять ее», и ссылался на такое же мнение Сталина.

Куратор советского атомного проекта Лаврентий Берия напрямую информировал Сталина о ходе выполняемых работ.

Для СССР Бомба была лишь частью атомной проблемы. Оружейная сторона атомных работ оказывалась главной постольку, поскольку эту сторону сделал главной и угрожающей безопасности Советского Союза сам Запад во главе с Соединенными Штатами Америки. В том же сборнике говорилось: «В США атомная проблема – большой и выгодный бизнес. Атомная проблема в Советском Союзе – не бизнес и не пугало, а одна из величайших проблем современности… Не будь угрозы атомного нападения, …все силы ученых и техников были бы направлены на использование атомной энергии для развития мирных отраслей народного хозяйства». И это была не декларация – первая в мире промышленная атомная электрическая станция была пущена в СССР.

Директор РФЯЦ-ВНИИЭФ Валентин Костюков докладывает президенту РФ Владимиру Путину о перспективных разработках российских физиков-ядерщиков.

В США атомная бомба официально рассматривалась как средство диктата, как оружие для ядерного удара по СССР. В Советском Союзе рассматривали ядерное оружие как фактор стабилизации и сдерживания потенциальной агрессии Запада.

И.В. Курчатов считал себя солдатом Державы Добра, и трижды Герой Социалистического Труда академик А.Д. Сахаров, вспоминая Игоря Васильевича, писал: «Я не был солдатом на той войне, но чувствовал себя солдатом этой, научно-технической (Курчатов иногда говорил: «Мы солдаты». И это была не только фраза)…». Сам же Андрей Дмитриевич, имея в виду свою работу в КБ-11/ВНИИЭФ, однозначно заявлял: «Мы исходили из того, что эта работа – практически война за мир».

Так было три четверти века назад, так остается и сегодня. Мы по-прежнему работаем на дело мира и обеспечение глобальной стабильности.